Наташа Славина. Повесть для юношества - Вера Сергеевна Новицкая

— Не спрашивай, Анисья, мне тяжело говорить, оставь меня, дай побыть одному, — попросил Дмитрий Андреевич.

Старуха нехотя, сильно шмыгая носом, поплелась из комнаты.

— С чего ушла? Знамо дело, с чего, — с жисти сладостной. Отсохни мои руки, коли это не ее, змеи-то нашей подколодной, фокусы-покусы. Как пошли эти ейные с Митенькой шушуканья, как стала это она с ним так вожжаться да всякие ему услуги делать, так я вот сразу и подумала: ин быть беде, до добра ейные шушуканья не доведут! Неспроста к брату-то она подлаживается, неспроста и Наташенька с тех пор будто в тумане ходить стала: личико бледное, а глазки будто вот-вот и заплачут. А та ходит павой да под нос себе похихикивает. Тьфу ты, наваждение дьявольское! Чтоб этакая, прости Господи, язва да еще над всеми верховодила! Эх-эх! Только уж жалость очень большая меня к Митеньке берет, а то б я так вот все и выложила ему, — рассуждала возмущенная до глубины души Анисья. — Сироту горемычную из дому выжили…

Дмитрий Андреевич тем временем жадно читал и перечитывал записку Наташи. Он вдумывался в каждое слово, с надеждой хватался за всякую фразу, где, казалось ему, блестел луч света. Ему так страстно, так безумно хотелось верить, что все написанное — правда, одна сущая правда. Но чем больше читал и вдумывался он, тем лицо его, озарившееся на минуту проблеском надежды, становилось снова темнее и строже.

«Я ничего не могу опровергнуть, хочу только просить: не думай обо мне дурно», — писала девушка, и Дмитрий с болью останавливался на этих словах.

— Сама, сама говорит, что не может ничего опровергнуть! — с горечью восклицал он. — А дальше: «Я бессильна облегчить твои страдания, я не могу, не смею ничего сказать. А мне так тяжело».

Тяжело! О! Он охотно верит: конечно, она страдает, мучится тем, что огорчила его. Но ведь всё это — почти признание, да, признание, она ясно говорит, что не может, не смеет опровергать…

«Я старалась устроить все как можно лучше, хотела, чтобы ты не страдал, и сама же причинила тебе страдания». Ну понятно, она скрывала, пряталась, жалея его, но правда выплыла наружу…

Правда… да в чем правда? Неужели действительно увлеклась она этим ничтожным франтиком, она, его чуткая, умная Наташа? Все существо Дмитрия Андреевича протестовало против такого чудовищного, по его мнению, факта. «Вздор, не может быть!»

«А кольцо?» — вдруг, словно острие, вонзилось в сердце воспоминание. Он сам, своими глазами видел его на пальце того субъекта. Кольцо, которое он, Дима, подарил Наташе как залог радужного, светлого будущего, которое было для него святыней, родным, живым существом, и это кольцо…

Дмитрий Андреевич задыхался, он не мог пересилить этой мысли.

«Случай», — говорила Наташа. «Случай! — горько усмехнулся он. — Пусть коса острижена случайно, пусть действительно сильные головные боли принудили ее к этому, допустим, хотя… прежняя любящая Наташа перенесла бы боль, чтобы не обрезать волосы, которые так любил „ее Дима“. Но кольцо, кольцо…» И связной цепью, держась друг за друга, выплывают в памяти Дмитрия Андреевича все большие и малые случаи со дня его возвращения: растерянность Наташи в первую же минуту встречи, бессвязные, запутанные объяснения, которые, начав, она не в силах бывала закончить. Ее страшное смущение при вопросе, где колечко, потом слезы, просьбы не допытываться больше о нем. А предупреждения, намеки Кати и самое поведение девушки, подтверждающее их! Ясно до очевидности, что в душе Наташи произошло что-то в его отсутствие, он застал ее уже не прежней, беззаботной, с душой нараспашку: она что-то прятала, таила в своем сердце, сторонилась и Кати, и его. В душе Наташи очевидно шел разлад: она страдала, что причиняет боль ему, Диме, но не могла побороть своего увлечения…

И снова чувствует Дмитрий Андреевич, что его доводит до отчаянья эта мысль. Он не в силах примириться с отвращением, которое внушает она ему. Пусть бы кто-нибудь другой, хоть Страхов, но не он, не Жлобин… Только поставив мысленно рядом с ним Наташу, Сольский уже чувствует, как образ девушки, лучезарный, светлый, в котором он привык видеть все лучшее, в который верил, как в святыню, тускнеет, меркнет, заволакивается серой, неприглядной дымкой… Да, его звездочка закатилась…

Дмитрий Андреевич открыл левый ящик стола и собрался опустить в него письмо. «Что это за деньги? Откуда? Девяносто пять рублей. Наташины? Так она взяла бы их, да и как могла у нее оказаться подобная сумма?» Он открывает коробочку с процентными билетами и вкладывает найденное в середину их. «Что это? Одного билета не хватает? Да, только четыре, где же пятый?»

Холодный пот выступает на его лбу. Но он сейчас же с негодованием отбрасывает промелькнувшее гнусное подозрение.

«Что означают эти девяносто пять рублей? — снова и снова думал он. — Зачем, зачем было так поступать? Если была нужда, была крайность, почему не сказать прямо? Стеснялась? Да, конечно, понятно, меня не было, с Катей она не близка… но можно было написать мне. Разве когда-нибудь в чем-нибудь отказал бы я моей маленькой Наташе? Сделать что-нибудь для нее — да ведь это было бы счастье, величайшая моя радость! Ради нескольких рублей продавать билет, изобрести такую сложную комбинацию. Не проще ли откровенно прямо сказать?».

Ему припоминаются слова самой Наташи, сказанные когда-то: «Боже, как тяжело, должно быть, лгать, скрывать!».

«Что же, стало быть, это было признание? Но как живые видит он открытые, честные глаза, припоминает прочувствованный звук ее голоса. Нет, так не лгут. Она была искренна: она действительно, несомненно страдала от своей скрытности. Как же, значит, сильно было то, ради чего она несла эту муку! Где она теперь? Что с ней? Она умоляет, заклинает не искать, не писать ей, говорит, что материальной нужды терпеть не будет. Хорошо, я не буду писать, не подам вида, что знаю, где она, но разыскать ее надо. Анисья права, тысячу раз права: кто знает, что может случиться с ней? Где? С кем? У кого Наташа?» Тяжесть на душе растет, безысходное, непоправимое горе гнетет его.

Вздохом облегчения встретила Катя известие об уходе Наташи. Почти всю ночь не смыкала она сегодня глаз. Девушка прекрасно видела и понимала, что произошло накануне вечером между Димой и Наташей, она видела кольцо, узнала его. Но для нее не было сомнения, что Жлобин получил кольцо не от Наташи, что это слепой, роковой для нее случай. Своим развращенным ложью и вечными хитростями умом Катя давно прекрасно поняла ту драму, что разыгрывалась в