Наташа Славина. Повесть для юношества - Вера Сергеевна Новицкая

обняла она старушку и поздоровалась с ней. Вся внешность Наташи, ее радостно-взволнованный голос, залитое счастьем розовое личико, мягкая безмятежная лучистость взгляда — все это, прежде чем девушка высказала свою просьбу, подсказало Тихомировой, что та неспроста пришла к ней.

Наташа не сказала, не могла сказать всего, не могла точно определить и цели своей поездки.

— Я там нужна, я знаю, чувствую это, — только проговорила она.

И старушка не расспрашивала. Она всем сердцем радовалась за духовное воскрешение дорогой воспитанницы, за которую и сама уже исстрадалась. Было решено, что Наташа выедет ночью и во всяком случае вернется через неделю.

— Уж как себе знаешь, а без обеда не пущу, — заявила старушка. — Поскучай со мной, вон сколько времени не увидимся. Да ведь я долго не задержу, у меня, ты знаешь, в три часа обед.

Наташа крепко обняла Ольгу Васильевну и, конечно, осталась, но ее страшно тянуло домой в ту комнатку, где она пережила сегодня такую громадную радость, где белоснежная сирень, распространяя свой нежный запах, навевала ясные, тихие грезы…

Легкой, бодрой походкой возвращалась девушка от Тихомировой. Чуть-чуть пощипывал морозец, снег поскрипывал под ногами, извозчичьи санки, звеня бубенчиками, неслись по еще не выбитой дороге. На улицах и в магазинах постепенно зажигали огни. Наташа полной грудью вдыхала чистый холодный воздух. Сегодня сверкающее жизнью и белизной деревце сирени в витрине магазина не наводило на нее тяжелых дум. Приветливо, как дорогим друзьям, улыбалась она милым цветочкам.

— Завтра, завтра в это время я уже буду подъезжать, завтра я увижу Диму. Господи! Если бы кто-нибудь предсказал мне это вчера — ни за что бы не поверила. Завтра!.. Завтра!..

Глава XV

После отъезда Наташи Дмитрий Андреевич завалил себя работой, и в этом было его спасение. С возвращением его из-за границы практика, и прежде обширная, значительно выросла: утро в больнице, визиты по домам и прием у себя на квартире заполняли почти весь день. Если прибавить к этому работу над близкой уже к концу диссертацией, то свободного времени в его распоряжении оставалось немного. Но была еще ночь с ее медленно ползущими часами. Тут предоставлялся полный простор мыслям, предположениям, тревогам.

Со дня получения от Тихомировой известия, что Наташа у нее, доля тревоги спала с его души: он знал, по крайней мере, что девушка в надежных руках, что она ни в чем не будет нуждаться. Но каковы были ее дальнейшие планы? Собиралась ли она связать навсегда судьбу свою с человеком, которым увлеклась? И опять все в Сольском восставало против такого предположения. Тяжелые беспросветные думы томили его.

А кругом все ежечасно, ежеминутно напоминало отсутствующую: каждая вещица, каждый стул, место, которое занимала она за обедом, чашка, из которой пила. Кто-нибудь случайно упоминал ее имя, — и он весь вздрагивал, точно сейчас должна была появиться она сама. Все чаще вертелось у него в памяти любимейшее стихотворение Апухтина, все чаще повторял он мысленно полные глубокого смысла и значения слова:

Если песню, что любишь ты, вдруг запоют,

Если имя твое невзначай назовут,

Мое сердце, как прежде, дрожит…

Укажи же мне путь, назови мне страну,

Где прошедшее я прокляну,

Где бы мог не рыдать я с безумной тоской

В одинокий полуночный час,

Где бы образ твой, некогда мне дорогой,

Побледнел и угас?

Куда скрыться мне? Дай же ответ!

Но ответа не слышно, страны такой нет.

И как перлы в загадочной бездне морей,

Как на небе вечернем звезда,

Против воли моей, против воли своей

Ты со мною везде и всегда.

Да, это было именно то состояние, которое переживал Дмитрий Андреевич.

Он сказал Наташе, что светлая звезда его потухла. Действительно, темные тучи заволокли, отодвинули ее далеко-далеко, сделали бесцветной, невидимой, но глаз упорно всматривался в густое облако, лишившее его света, стараясь сквозь нависшую мглу разглядеть хоть слабый блеск скрывшегося светила. Порой будто что-то загоралось, мелькал лучезарный призрак, но серая мгла снова заволакивала минутный просвет.

За последнее время Катя стала снова прежней, обыкновенной Катей. Опять исчезала она каждый вечер, нарядная, душистая. Она больше не ловила каждую свободную минутку Димы, не караулила всякий его шаг, не засматривала ему в глаза. Еще самое первое время после ухода Наташи девушка старалась приблизительно держаться взятой на себя роли: ей нужно было укрепить зародившиеся в сердце брата подозрения относительно Наташи, она все еще не чувствовала себя в полной безопасности. Вдруг какое-нибудь письмо от Наташи, какой-нибудь намек с ее стороны!

Она добросовестно контролировала каждое письмо, каждую записочку, получаемую братом. Еще позаботилась она о том, чтобы сколь возможно не допускать встреч Дмитрия Андреевича со Жлобиным: этот франтик мог наболтать лишнего, невольно раскрыть всю ее игру. Со свойственными ей хитростью и изворотливостью сумела она устроить так, что визиты Жлобина к ним прекратились.

Когда же прошло два месяца и Катя убедилась, что никаких известий от Наташи нет и, вероятно, не предвидится, она окончательно успокоилась. Дмитрий ничего не говорил ей о полученных от Тихомировой сведениях. Только Анисью, которая не могла примириться с мыслью об исчезновении Наташи и сопряженной с ней неизвестностью, успокоил он, сказав, что девушка в верных, надежных руках.

В начале октября Дмитрий Андреевич завершил наконец всю подготовительную работу по своей диссертации и должен был уехать недели на две для защиты ее при университете. Почти накануне отъезда, заканчивая кое-какие необходимые дела и покупки, он зашел между прочим в парикмахерскую постричься. Пока мастер делал нужные приготовления, Дмитрий Андреевич бесцельно прошелся по комнате. Вдруг как вкопанный остановился он у стеклянного шкапа: посреди висевших там париков, локонов, шиньонов внимание его приковала к себе великолепная светло-золотистая коса, пушистая и вьющаяся, того особенного, слишком хорошо знакомого, памятного ему столь редкого оттенка. Чрезвычайное волнение охватило его. Едва владея собой, сел он на пододвинутое ему кресло.

— Скажите, пожалуйста, — обратился он к парикмахеру, — а что, все эти шиньоны и локоны вы приготовляете из настоящих волос?

— Из самых настоящих.

— Неужели? — продолжал Дмитрий Андреевич. — Но разве существуют, например, такие натуральные волосы, как вот та коса, что висит у вас за стеклом, вторая справа? Это ведь не настоящий волос?

— Изволите ошибаться. Самый настоящий.

— Вот интересно! А можно полюбопытствовать, посмотреть?

— Сделайте одолжение, с величайшим удовольствием, — охотно согласился тот. — Вы совершенно справедливо изволили заметить и обратить на этот предмет ваше внимание: это своего рода редкость. Извольте