Наташа Славина. Повесть для юношества - Вера Сергеевна Новицкая

Длинная светлая коса очутилась в руках Дмитрия Андреевича, волнение которого росло с каждой минутой, и пальцы его слегка дрожали.

— Разве это не подкрашено? — спросил он.

— Ни чуточки-с. Такой цвет, да еще при подобной длине, — это редкость, так сказать, капитал-с, ценится на вес золота…

— Сколько же может стоить этакая коса?

— Свыше двухсот, до трехсот рублей. Но мне, изволите ли видеть, очень удачный случай выпал, я приобрел ее, что называется, задаром — за шестьдесят рублей-с.

— Почему же так дешево?

— Да изволите ли видеть, первое, что особа-то эта, видно, больно в деньгах нуждалась, ну и цены, значит, не знала. Пришла такая маленькая, худенькая, плохонько одетая девочка лет пятнадцати, сама бледная вся, губы дрожат, и только просит: «Скорей режьте, ради Бога, скорей». Как остриг я первую прядку, ей чуть дурно не сделалось, ей-богу-с. Как мел стала, глаза закрыла, а сама все повторяет: «Скорей, ради Бога, скорей». А когда кончил, она глаза еще крепче зажмурила, так их и держала, пока спиной к зеркалу не повернулась, потом платочек на голову накинула, деньги взяла, а сама так и дрожит, чуть на ногах держится. Намучилась, видно, здорово, да, должно быть, нужда-то большая была, видать, что не с радости решилась. Готово-с, прикажете и бородку подстричь?

— Нет, нет, сейчас некогда, в другой раз. До свидания! — заторопился Дмитрий Андреевич.

— Честь имею кланяться, мое почтенье-с.

До глубины души поразил и взволновал Сольского только что слышанный рассказ. Что это? Почему Наташа так нуждалась в деньгах, она, такая скромная в своих требованиях и привычках? Какая крайность толкнула ее на это?

Для него не было больше сомнения, что не кокетство, не желание нравиться руководило ею. Очевидно, она перестрадала неизбежность расстаться со своими волосами. Вопрос становился более серьезным, более жгучим, надо было заглянуть глубже и искать причину.

Новая загадка овладела теперь помыслами Дмитрия Андреевича. Пусть она пока неразрешима, но будто прояснилось немного на душе, будто раздвинулись черные тучи, будто что-то блестело вдали. Теперь он знал, что Наташа выстрадала, перенесла какое-то горе, что очевидная крайность, тяжелая необходимость вынудила ее к тому, что прежде представлялось легкомыслием, выходкой взбалмошной девушки. Что-то щемило его сердце, в него закрадывалась глубокая жалость к Наташе и неясный еще упрек самому себе, сознание своей виновности за слишком неосмотрительный, поверхностный приговор.

С этим чувством и уехал он.

Дмитрий Андреевич блестяще защитил диссертацию и был удостоен звания доктора медицины. Одна мечта сбылась, но почему не ощущал он светлой радости? Почему в эту счастливую минуту не воспрянула душа? Ведь намеченная цель была выполнена? Да, но не было около него той, которая наравне с ним разделила бы это торжество, для которой его цель была ее, их общей целью, залогом будущей совместной работы, преддверием к чему-то еще не выясненному, к какой-то светлой манящей дали.

Сольский несколько ранее, чем предполагал, окончил свои дела и за два дня до назначенного срока возвратился домой. Он застал Катю за утренним чаем. При неожиданном появлении брата девушка совершенно растерялась, и потребовалось все присущее ей умение владеть собой, чтобы побороть смущение.

— Что это ты, Катюша, нездорова? — ласково спросил он, целуя ее.

— Да, немножко, что-то голова побаливает, плохо спала сегодня, — ответила та.

— Чего хуже! — ворчала про себя Анисья, таща чемодан. — Поди, в седьмом часу спать-то улеглась. Как тут голове от всех делов-то таких не трещать. Вишь ты, как испужалась! Ажно позеленела вся. Ну, да уже недолго таперича, скоро допляшешься, поди, все уже терпения лишились, больше зубы-то не заговоришь, — изливала она душу перед сюртуком Дмитрия Андреевича, который старательно распяливала на вешалке.

Немного освежившись и переодевшись с дороги, Дмитрий Андреевич, не теряя времени, отправился в больницу. Там, конечно, с нетерпением ждали известий о результате защиты и были приятно удивлены его преждевременным возвращением. За почти две недели отсутствия накопилась масса всяких дел, и работа сразу всецело охватила его.

Катя почти весь этот день провела, не выходя из своей комнаты. Слышался стук выдвигаемых и задвигаемых ящиков — очевидно, на нее напала мания аккуратности, и она повсюду наводила порядок. Утомленная и бледная, вышла она к обеду.

— Что ж, ты весь день всё занят был? Значит, тебе и отдохнуть с дороги не дали? — осведомилась сестра. — А что предполагаешь делать вечером?

— Разве ты имела на меня какие-нибудь виды, Катюша? Может, в театр хочешь пойти? Если так, то мне очень неприятно, но я не могу сегодня составить тебе компанию: в семь часов у нас назначено экстренное заседание — оказывается, ждали только меня и, узнав о моем возвращении, сейчас же и потребовали к ответу, так что сегодня невозможно.

— Нет, — возразила Катя, — так просто спросила. Я и сама сегодня не свободна: приглашали Солнцевы, просили пораньше, так я собираюсь.

— Вот и прекрасно, значит, каждый отправится исполнять свои обязанности. Может, тебя подвезти? Я в восемь еду.

— Нет, нет, мерси, — живо запротестовала Катя, — мне в восемь поздно, я сейчас еду, просили пораньше.

— И ты воображаешь, что, пока оденешься на вечер, выедешь раньше меня? У вас, девиц и дам, эта процедура требует обыкновенно часа полтора. Ведь не в этой же темненькой блузочке собирается моя щеголиха в гости?

Между вопросом Дмитрия Андреевича и ответом Кати протекла почти минута.

— Конечно, переоденусь, но не сейчас, я возьму с собой светлое платье, а то сегодня такая слякоть… ехать далеко, приеду Бог знает в каком виде. Вечер, вероятно, поздно затянется, ночью возвращаться ужасно неприятно… Я думаю там и переночевать. Я даже сложила в корзину платье и необходимые для ночи вещи.

— Пожалуй, ты и права. Так как же, уже в путь? — спросил он, видя, что сестра подходит к нему с протянутой рукой. — А все-таки вид у тебя нехороший, Катюша! Ты страшно бледна. Благоразумнее было бы посидеть дома и отдохнуть. Вон и руки совершенно холодные. Покажи-ка пульс. Немножко учащен. Ай, что это? Смотри, у тебя из кольца камень вывалился.

— Да, я уже видела, и мне страшно досадно. Тут была очень красивая и довольно большая бирюза. Постичь не могу, куда она девалась, словно сквозь землю провалилась. Между тем на улице я потерять ее не могла. Где-то дома — я в тот день даже никуда не выходила, поехала только вечером в театр, когда уже спохватилась, что бирюзы нет. Всё обшарила, Анисья все комнаты вымела — как в воду канула. Ужасно обидно! Ну, так прощай.

— Все-таки решила ехать? Одевайся хоть потеплее. Желаю веселиться и одержать много побед.

— Поцелуй меня,