Илийка. Не смолкает прибой - Анастасия Антоновна Зорич

Илийка молчал.

— Далеко ли до речки? — Мужчина в грубой рубахе резко и нетерпеливо повторил свой вопрос.

«Почему он не сказал сначала «Хороший день сегодня»? — мучительно думал Илийка. — Крикнуть Митре? Но тогда все сейчас же разбегутся… А митинг? И, может, это рабочие, которых я не знаю?»

Илийка перевел взгляд на другого человека в сером. На лице у того резко выделялся нос, похожий на клюв, и шрам, изогнутый подковой. Где Илийка видел его? Где? Ага! Вспомнил: он тогда приходил, чтобы схватить Петрю… Шпик!

— Волк! Волк! Волк! — во весь голос крикнул мальчик. — Поди, сюда! — И он снова трижды позвал щенка.

— Скажи, далеко ли до речки? — Шпик схватил его за руку и рывком поднял с земли.

— Волк! Волк! Волк! — снова закричал Илийка, испуганно глядя на дорогу. Там, оставляя за собой тучи пыли, к роще мчались машины с жандармами.

— Где митинг? — в бешенстве заорал полицейский, тряся мальчика за плечо.

— Какой митинг? Я не понимаю, о чем вы спрашиваете? Я пришел нарвать цветов, — хныча тянул Илийка.

— Куда идти? — крикнул в свою очередь серый и, не получив ответа, добавил: — Скорее в лес, а я с ним поговорю.

Он бросился на Илийку. Полицейский исчез в кустах.

— Я пришел за цветами, — твердил мальчик.

Шпик вывернул ему руку, да так, что в плече что-то хрустнуло, и стал прижимать ее к лопатке. От нестерпимой боли мальчик застонал. Но тут Волк с рычанием прыгнул на врага, вцепился ему в ногу. Тот вскрикнул, выпустил руку Илийки и с силой отбросил щенка далеко в сторону.

— Говори, — прошипел серый, схватив мальчика за ворот рубахи и заглядывая в его побледневшее лицо. Но Волк снова бросился на помощь хозяину.

— Проклятая собака! Возьмите мальчишку! — крикнул шпик подоспевшим жандармам, которые, выпрыгнув из крытой машины, ринулись в рощу. — От него мы все узнаем,

Илийку втолкнули в крытый кузов. Снаружи Волк залился протяжным лаем, потом отчаянно взвизгнул от боли. Мальчик хотел выскочить из машины, но кто-то силой толкнул его вглубь. Привыкнув к темноте, Илийка разглядел двух жандармов. Они сидели у самого входа, так что о бегстве нечего было и думать. Он стал прислушиваться — может, какой-нибудь шум донесется из лесу.

Но снаружи слышались только жалобный вой Волка да многоголосое щебетание птиц. Илийка раньше даже не подозревал, что их в роще так много. Внезапно раздались крики жандармов, выстрелы.

«Митря!.. Успел ли он бежать? Л вдруг там Кобыш?…» — От этой мысли мальчику стало не по себе. — «А старик Ротару? — Удастся ли ему уйти с больными ногами? Что же будет?» — волновался Илийка.

Рядом послышались ругательства. После короткой возни в машину втолкнули еще кого-то. Илийка даже не узнал Антона: его-то он никак не ожидал увидеть. Из-под кепки юноши сочилось что-то темное. Кровь!.. Упав на дно машины, Антон закашлялся. Поспешно оторвав кусок рукава своей голубой рубахи, Илийка протянул его рабочему. Тот приложил лоскут к ране, очевидно нанесенной рукояткой пистолета.

Илийка украдкой взглянул на него. Знает ли Антон что-нибудь? Удалось ли всем уйти? Но спросить он не мог.

— Я думал, ты сегодня в церкви, — прошептал Илийка на ухо Антону.

— Там и без меня обойдутся, — сурово ответил Антон. — Я ходил на речку нарезать лозы, — добавил он громче.

Мальчик кивнул:

— А я собирал цветы…

— Замолчите, — прикрикнул жандарм.

Антон незаметно прижал локтем локоть Илийки. Этот жест и несколько невзначай брошенных фраз сказали многое. Рядом товарищ. И мальчик почувствовал себя увереннее.

Машина тронулась.

«Значит, больше никого. Митря на свободе и Ротару тоже», — радостно подумал Илийка.

Антон беспрерывно кашлял. Он задыхался от густой пыли и едкого запаха бензина. Повязка на лбу стала темной, и тонкая струйка крови поползла по впалой щеке.

Юноша беспомощно ударялся спиной и затылком о борт машины. Илийка, как мог, поддерживал его.

Потом толчки уменьшились: должно быть, они въехали в город. Антон выпрямился и шепнул сухими, запекшимися губами:

— Крепко держись. Ничего не говори, им не верь, — и горячей рукой пожал пальцы Илийки.

Гравий заскрипел под колесами — машина остановилась.

Литон шел по двору, стараясь твердо ступать. В коридоре он покачнулся, но сейчас же выпрямился и, подняв голову, переступил порог камеры.

— Чего стал? — сильный толчок в спину заставил Илийку сделать несколько шагов вперед. По грязной железной лестнице он поднялся на второй этаж. Надзиратель, шедший впереди, остановился и открыл дверь, Мальчик очутился в тесной камере со скользким цементным полом. Пронзительный скрип полоснул по сердцу — закрылся замок. Илийка остался один.

Тюрьма.

Где-то здесь много лет томится отец. И ему служил постелью такой же рваный мешок, набитый соломенной трухой. А кусочек неба, синего, далекого, вот так же перечеркнут железными прутьями решетки.

Тишина вокруг. Нехорошая, настороженная тишина.

За толстыми серыми стенами теплый день, а здесь мрачно и сыро. Где-то в такой же камере сидит отец. Сколько лет он не видел солнца. Он должен знать, что Илийка всегда думает о нем, и такие, как Петря, тоже… Поскорей бы вырасти, набраться сил, найти, освободить отца.

… А вдруг он где-нибудь неподалеку? За этой стеной?

Илийка прижался ухом к влажному камню. Тихо. Ни звука не доносится из соседней камеры. Конечно, отца увезли, спрятали где-то далеко-далеко…

Мальчик присел на твердый матрац и поджал босые ноги. От каменного пола тянуло холодом.

Наверное, полицейские скоро придут, спросят, кто был в лесу. Пусть спрашивают — он ничего не знает о маевке. Молчать обо всем, только молчать. «Я пошел нарвать цветов», — вот и все объяснение.

Мальчик долго сидел задумавшись.

Вдруг его точно огнем обожгла мысль: гравюра у Михая! Что, если у него сделают обыск? Он такой рассеянный, не догадается спрятать.

Дверь камеры тягуче заскрипела и отворилась.

— Иди, — угрюмо бросил смотритель и, скользнув безразличным взглядом по Илийке, пропустил его вперед.

Коридор, лестница, снова коридор, наконец, большая, пропахшая дешевым табаком комната с решетками иа окнах.

— А, старый знакомый! — сразу узнал мальчика багровый полицейский, тот самый, что когда-то допрашивал его в кабинете Думитриу. Он был, очевидно, начальником, потому что другие почтительно обращались к нему. — Ай-ай-ай, порвал рубаху, — говорил он озабоченно, собирая на лбу множество складок. — Вот видишь, как нехорошо получилось. Дома сердиться будут. Ну, садись, рассказывай, кого ты видел в роще, и беги домой. Мама, небось, беспокоится.

Илийка сел на краешек стула и сказал:

— А я никого не видел, я цветы рвал.

— Цветы? Ну, не говори глупостей Ты не девчонка, чтобы рвать цветы! Расскажи толком, что там у