Илийка. Не смолкает прибой - Анастасия Антоновна Зорич

— Мама, ты? — радостно спросил он.

— Я, сынок…

По ее голосу мальчик сразу понял: Антон не вернулся. Илийка говорил с матерью, уверял ее, что ему уже совсем хорошо, но мысли об Антоне не оставляли его, и когда Ануца ушла, он еще сильнее затосковал. Теплый ветерок доносил в окно сладкий запах матиолы, такой серенькой и невзрачной днем. Откуда-то слышались и смех, и грустная песня. Был тихий, ясный вечер, и от этого глубокого покоя, разлитого в воздухе, еще тяжелее было на сердце. Илийка чувствовал себя таким маленьким, беспомощным среди этих несправедливых беспощадных людей.

Вдруг Волк заворчал, вскочил. Илийка вздрогнул: темная тень стояла в просвете окна.

Человек мягко прыгнул в комнату и ощупью приблизился к мальчику. Волк бросился на незнакомца.

— Кто здесь? — тревожно спросил Илийка.

— Ты один?

— Петря! — радостно воскликнул Илийка. — Это ты, Петря? — спохватившись, он заметил, что впервые назвал своего друга на «ты». — Волк, перестань!

Кобыш опустился на колени перед сундуком и, обхватив голову мальчика, прижался щекой к его щеке. И тогда страх за Антона, боль, все воспоминания о перенесенных обидах-все отошло куда-то, и Илийка заплакал. Петря не утешал его, только слегка поглаживал по голове.

— Там были крысы. Я их боялся… — всхлипнул Илийка. Петре можно все сказать, с ним можно иногда и не быть взрослым: он поймет.

— Я тоже очень боюсь крыс, — признался Кобыш, и мальчик сквозь слезы улыбнулся, так странно было, что Петря тоже мог кого-то бояться.

— Зачем ты пришел? Они тебя арестуют, — вдруг испуганно прошептал Илийка. — Не надо было сюда приходить.

— Мне очень хотелось зайти, дружок. Мы так давно не виделись. Я часто думал о тебе, ты для меня как маленький брат.

Мальчик счастливо вздохнул, но тут же вспомнил про Антона.

— Петря, а как же Антон? Ты что-нибудь сделаешь для него?

Кобыш молчал. И тогда Илийка стал рассказывать все, что с ним было в тюрьме.

«Еще о Мариоре надо… Но только не сразу, потом. Петре нелегко будет это слышать…»

Внезапно Кобыш поднял голову, прислушался. Кто-то открывал дверь в сени.

— Прощай, Илийка! Вот тут браслет, который мы подарим Мариоре. Скажешь, что и от меня, — шепнул Петря.

— А мои деньги у Михая… — начал было Илийка.

— Потом, — Кобыш в два прыжка очутился у окна. — Поправляйся, родной… — Он выглянул на улицу, вскочил на подоконник и исчез.

В комнату вошла Ануца.

— Тебе плохо, Илийка? Ноги болят? — тревожно спросила она, услышав, что сын ворочается. — Почему ты не спишь?

— Уже ничего не болит, мама, — ответил мальчик.

Ему, действительно, казалось, что он совсем-совсем здоров.

— Я так волновалась… Ну, теперь я пойду к Думитриу. Спи спокойно, сынок!

Илийка даже не развернул, даже не посмотрел, какой он, этот браслет. Что теперь будет? Что будет? Скоро день рождения Мариоры. Как подарить ей браслет? Ведь она не заслуживает того, чтобы Петря помнил о ней… Надо было ему сказать… Но раньше еще раз поговорить с Мариорой. С этими мыслями он уснул.

Утром, открыв глаза, Илийка перво-наперво увидел прибитый к стене кусок фанеры, на котором он пытался изобразить Днестр. Хотел снять его, но мать запротестовала:

— Соседки говорят, что картина красивая, — убежденно сказала она. — Не снимай.

— Я другую сделаю, лучшую, и тебе подарю, — пообещал он.

— Мне и эта нравится. — Ануца бережно стерла с фанеры несуществующую пыль.

Целый день она ни за что не хотела отпускать от себя сына, и только под вечер ему удалось отпроситься на улицу.

Стараясь не касаться ногами земли — пятки еще болели — он уселся на скамеечке и с нетерпением стал ждать Михая.

Утром, перед тем как идти на завод, Михай забегал к Илийке, он и раньше приходил каждое утро, старался хоть чем-нибудь помочь Ануце и заодно, как умел, утешал ее. Сегодня он только успел шепнуть Илийке, что гравюра, которая лежала у него дома, исчезла.

Весь день Илийка терялся в догадках. Может, у них был обыск, а Михай не хотел при всех говорить. Хоть бы он скорее пришел, чтоб узнать толком. Но ждать надо было еще не меньше часа.

У ног Илийки вертелся Волк. Он вилял хвостом, прыгал, терся о колени, всем своим поведением выражая восторг по поводу возвращения хозяина.

— Каким хорошеньким стал твой Волк! — С этими словами рядом на скамейку уселась Иляна. — Можно, я посижу здесь, подожду Михая?

— Да, конечно, — пробормотал мальчик, как всегда при встрече с Иляной, краснея. Она была выше Илийки, и это обстоятельство сильно смущало его. Он искоса взглянул на девочку. Ну вот, чего она улыбается? На всякий случай он пригладил вихор над лбом, а она спросила:

— Волк всегда такой беленький? Ты его купаешь?

— Да.

— Хочешь, мы ему ленту голубую повяжем? Я принесу из мастерской, — предложила Иляна.

— Ну что ты! Неженки комнатные носят ленты и спят на подушке. А мой Волк не такой.

Девочка помолчала.

— Я сегодня рано освободилась. — Иляна посмотрела на распухшие ноги Илийки и отвела глаза. — Хозяйка сказала, что когда я разнесу шляпы заказчицам, то могу идти домой. Ты знаешь, для мадам Думитриу мы такую сделали!.. Из розового шифона. На ней столько роз, ну, прямо корзина цветочная на голове. А вторую она себе заказала дорожную: уезжать собирается. — Иляна еще раз взглянула на обезображенные ступни мальчика и вдруг без всякого перехода спросила то, о чем, очевидно, все время думала:

— Тебя там… очень били?

— Откуда ты знаешь, что меня били? — нахмурился Илийка.

— Михай говорил, что они хотели у тебя что-то выпытать, но ты молчал и держался как герой. Это все знают, — смутившись проговорила девочка. — Сколько тебе уже лет, Илийка?

— Пятнадцать. — Он отвернулся, чтобы она не заподозрила его во лжи и подумал: «Илийка, ты говоришь неправду. Это плохо». Ему ведь только-только исполнилось четырнадцать и он добавил: — Будет… пятнадцать.

Он снова искоса взглянул иа Иляну. Какое у нее бледное, тоненькое лицо, а на щеке, когда она сидит вот здесь на солнце, виден пушок, его так и хочется тронуть пальцем. Иляна теребила кончик косы, не зная, как продолжать разговор, который ее заинтересовал, и, наконец, решившись, просто сказала:

— У нас в мастерской тоже была полиция, но ничего не нашла. Арестовали двух мастериц. Говорят, у них были листовки. Ты не видел там наших женщин? — закончила она, наклонившись к самому уху Илийки.

— Нет, не видел. — И подумал: «Так вот чего Иляна подсела ко мне!»

Они долго молчали.

— Когда делали обыск, — снова заговорила Иляна, — я подумала, что домой тоже могут прийти. Я