Илийка. Не смолкает прибой - Анастасия Антоновна Зорич

нему шкертик, настоящим морским узлом, — объяснила она. Миша смеялся, глядя на свои ноги. Они казались переломанными под водой. И лучи солнца, проникавшие на площадку, тоже ломались на поверхности.

— Готово, — сказала, наконец, Оля.

Миша, вздрогнув и посмотрев в море, отвернулся. Она слегка подтолкнула его к краю площадки, туда, где зеленела глубокая вода. Он изо всех сил старался подавить страх. Но страх точно застрял у него в горле, и Миша часто-часто глотал слюну.

— Только я сам! Слышишь, я сам, — повторял он, стараясь отклониться от края площадки и, вместе с тем, не выпустить Олиной руки.

— Не юли. Мне недолго, вместе с тобой прыгну, тогда помогать не буду.

Он сразу выпустил ее руку и отодвинулся.

— Запомни хорошенько, все люди от рождения умеют плавать! Сколько я тебе уже это объясняю. Представь себе, что ты спасаешься после кораблекрушения. Тебе надо добраться к обломку мачты… — и с этими словами Оля, схватив его сзади за плечи, столкнула в море.

Она взбежала по лесенке и посмотрела вниз. Там, где свалился Миша, вода забурлила и вскоре на поверхности появились две отчаянно дергавшиеся ноги. Они торчали из-нагрудника. Потом ноги скрылись в белом буруне брызг и пены и появилась голова Миши. Он, не открывая глаз, бил руками и ногами по воде. Тогда Оля пошла вдоль причала, таща за собой веревку, привязанную к Мишиному нагруднику, и все дальше оттягивала его от лесенок. Миша был уже далеко от площадки, на которую было бы так легко выбраться. Теперь рядом находилась отвесная стенка причала, метра в полтора высотой.

— Да успокойся ты, — кричала сверху Оля, — пробки тебя все равно удержат на воде.

Миша постепенно затих, но не потому, что слышал слова Оли, а потому что устал. Он убедился-пробки отлично держат, и ударял руками по воде, боясь снова опрокинуться ногами к солнцу, головой ко дну.

— Эй, трусишка! Забыл наш уговор! Смотри, чтоб это было в последний раз, — «воспитывала» его с причала Оля. — А теперь плыви так, как я тебя учила. Ну, раз два, три! Заноси больше руки вперед! Сильнее толкай воду. Ногами, ногами давай! Не торопись! Не плыви по-собачьи, давай брасс!

Постепенно Миша стал делать то, что от него требовалось, и даже пытался бодро шутить. Однако он не забыл повернуть к лесенкам. Но когда до них осталось метров пятнадцать, Оля резко потянула веревочку. Нагрудник, завязанный одной ей известным узлом, развязался и был выдернут из-под живота пловца. Миша сразу не понял, что произошло, и продолжал плыть. Но увидев в воздухе улетавший от него нагрудник, дико вскрикнул, глотнул воды и стал так биться, что белозеленые буруны поднялись над ним. Рядом в воду плюхнулась Оля.

— Тону, — успел предупредить Миша. — Спасай!

— Тони, тони, раз ты такой упрямый, раз не хочешь плыть! — кричала ему Оля, кружась от него на некотором расстоянии. И опять повторилось то, что было, когда он только попал в воду. Смешанным стилем, то есть.»по-собачьи», Миша поплыл к площадке.

— Я ж говорила, что ты умеешь, все люди умеют! — твердила за его спиной Оля, пока он выбирался на площадку. Миша не отвечал. Он сидел бледный и тяжело дышал.

— Молодец, теперь ты умеешь плыть брассом, — с самым серьезным видом хвалила его Оля.

— Так ты думаешь, я уже умею? — спросил /Миша, с трудом переводя дыхание и отодвигаясь на всякий случай от нее подальше.

— Умеешь! — убежденно сказала Оля. — Попозже придем сюда отрабатывать стиль. А теперь садись на ступеньки повыше, они теплее, и отдыхай.

Миша блаженно улыбался, подставляя лицо солнцу. Ему и страшно и радостно было вспоминать, что он плыл на «глубоком». Вообще удивительно начался сегодняшний день.

Но Оля не дала ему долго рассиживаться и потащила смотреть «Чайку». Сначала они, правда, отнесли на судно нагрудник.

— Эту шлюпку, — говорила Оля по дороге, — деда на свой парадный китель променял. Очень хороший был китель. Еще до войны он купил, почти совсем новый.

Теперь он везде ходит в рабочем, но для дежурства на маяке у него есть еще другой, старенький. Если б ты только видел, какой эта шлюпка раньше была. Вся как решето. Рассохшаяся. Деда зашпаклевал. Вот мы с тобой пойдем на ней в море. Скумбрию ловить. Шлюпка вон там стоит.

Оля указала туда, где начиналась узкая бетонная стенка, которая вела к маяку.

— А вдруг шлюпка, когда мы на ней поплывем, опять рассохнется и потонет? — опасливо спросил Миша.

— В воде рассохнется?! Вот чудак! — залилась смехом Оля. — Вот так сказанул…

Внезапно она умолкла и бросилась вперед. На том месте, где стояла «Чайка», было пусто. На камнях валялись пакля, засохшая смола, кусочки дерева…

— Может быть, дед унес, — заметил Миша, глядя на Олю, которая стояла, нахмурив свои выгоревшие брови и теребя краешек сарафана.

— Да разве один человек поднимет? А главное — дед на дежурстве. С дежурства он не может уйти. Вот тут ее спустили в море. Тоже силачи! Не могли поднять шлюпку, отщепили кусочек борта.

Оля подошла к самому краю стенки, посмотрела по сторонам, но шлюпки нигде не было видно.

Тогда она побежала к большой расщелине, оставленной вражеской бомбой. Нет, и там «Чайки» не было!

— Куда же она делась? — спросил Миша.

— Ну, откуда я могу знать! Идем, надо искать. Деда, может быть, уже вернулся с дежурства. Идем скорее домой!

Они побежали к сторожке.

— Кто же ее утащил?! Где ее искать? — обернувшись к брату, проговорила Оля.

Миша не ответил. Его не столько беспокоила пропажа «Чайки», сколько предстоящий разговор с бабушкой, если она узнает о купании. Ведь летом на даче ему разрешалось только «один раз окунуться» в реку. Если бабушка все узнает, она его больше ни за что не пустят с Олей, не позволит купаться. А купание, связанное теперь с риском, с некоторым страхом и желанием подавить этот — страх, было особенно заманчивым. Когда Миша высказал, наконец, свои опасения, Оля ответила, что их никто, и спрашивать не будет. Подумаешь, поплавали, кому это интересно. Но если Миша просит, она, на всякий случай, будет молчать.

Негромко переговариваясь, подошли они к домику, который стоял как раз в том месте, где мол поворачивает дугой к маяку. Здесь он сильно суживается. Каждая сторона мола выглядит по-разному. Та, что обращена к морю, покрыта большими квадратными камнями. Та, что огораживает порт, настлана толстыми бревнами на сваях, вбитых в грунт гавани. И по ту, и по другую сторону сегодня лежала тихая, покорная вода. Город тоже казался особенно зеленым и праздничным над зеленоголубым заливом.