Верхом на ветре - Лючия Сен-Клер Робсон

с тех пор, как они покинули берега Тринити. Солнце разогнало утреннюю дымку и теперь обдавало горячим дыханием невысокие холмы. Комары прозрачным облаком роились вокруг лиц детей, привязанных к старому пекану, грубая морщинистая кора которого больно впивалась в ушибы и ссадины, густой сетью покрывавшие их спины. Дети трясли головами, пытаясь волосами отогнать крылатых мучителей, которые постоянно норовили залезть то в рот, то в нос.

Перед ними несла свои воды река Бразос, разбухшая от весенних дождей, прошедших где-то далеко на севере. Команчи называли ее Тохопт Па-э-хона — Река с Голубой Водой. Ее коварные сапфировые водовороты и покрытые пеной омуты едва не стали для них всех могилой, когда они переправлялись вплавь вместе с лошадями. Но теперь последние капли воды, пропитавшей одежду, стремительно высыхали, уменьшая островки прохлады на телах.

— Ну, больше он меня не бил, а сегодня утром мы вместе с ним ускользнули из лагеря, и он показал мне, как добывать мед. Он и мне немного оставил. Его конь быстрее, чем у всех остальных, кроме Странника. Его имя означает «орел», и он учит меня языку жестов. Ты знаешь, что на их языке мед — пена?

Синтии уже было не девять лет — за эти три дня она постарела на целую жизнь. А теперь ее младший брат готов продать все за толику меда, приняв его от убийцы.

— Послушай, Джон, — она понизила голос до шепота, — разве ты не помнишь, что они сделали?

— Орел никого не убивал. Это сделали другие. — Его маленький рот вытянулся в тонкую линию, и на этом спор был окончен.

Возможно, он не замечал густых, волнистых каштановых волос отца, свисавших со стоящего рядом боевого копья. Возможно, и не понимал, что происходит с кузиной Рэчел. Ее мелодичный, нежный голос доносился до них со стороны тополя, у корней которого она кормила грудью Джейми. Стыд обволакивал ее, словно облако комаров. Она не поднимала глаз, не разговаривала ни с кем, если не считать той чепухи, которую вполголоса нашептывала своему ребенку. Она стала такой же чужой, как и индейцы. А теперь еще и Джон переметнулся. Ощущение старости и одиночества охватило Синтию, но она попыталась снова:

— Ты не скучаешь по маме, по младшему Сайласу, по Орлене?

— Конечно. Может быть, сегодня удастся сбежать… Или нас найдут рейнджеры…

Их шепот насторожил Жесточайшего. Он пристально смотрел на них из кружка воинов, изучавших палки с зарубками, по которым они ориентировались на чужой территории. Его взгляд заставил детей замолчать.

Весь этот и следующий день они ехали по землям, которые становились все ровнее и пустыннее. Синтия тем временем методично наблюдала за происходящим в течение дня, стараясь найти хоть какой-нибудь признак небрежности, которая позволит ей с Джоном ускользнуть. По мере того как они отдалялись от холмов и уходили дальше в равнины, ориентиры попадались все реже и реже. Небо над ними стало выше, а горизонт растянулся в бесконечность. Перед Синтией разверзлась бездна отчаяния, в которую она начала погружаться. Но гибель в пустоши была бы все же лучше, чем то, что происходило с Рэчел. Даже смотреть на этот кошмар было невозможно.

Рэчел понимала, что ей никогда не очиститься. Для этого не хватило бы и целого океана воды и целого материка мыла. Никакой щеткой не оттереть с кожи рыбный запах высохшего семени. С тихим, почти беззвучным плачем, напоминавшим больше писк летнего комара, она провела пальцем по руке, оставляя след на покрывавшей все ее тело пленке бобрового жира, нанесенной телами индейцев.

Рассеянно она мяла и теребила изорванную в клочья юбку. Ткань вокруг бедер затвердела и почернела от жира, грязи и пота. Руки ее, когда не были связаны, постоянно двигались вверх и вниз вдоль бедер, обтирая и разминая ладони. Возможно Лютер, ее муж, жив и ищет ее. А вдруг найдет? Что тогда? Он больше даже не прикоснется к ней. И никто не прикоснется. Она сама с отвращением касалась себя. Она представила себя снова среди цивилизованных людей и услышала перешептывание, смолкавшее перед ней и тут же начинавшееся снова за ее спиной, стоило ей пройти мимо. Смерть дразнила ее, словно мираж оазиса посреди жаркой пустыни. Умереть и оставить Джейми на дикаря, который небрежно подвесил его в кожаном мешке к седлу вьючной лошади вместе с прочей добычей. Который кормил его, швыряя перед ним миску грязной, слипшейся кукурузы и заставляя ребенка питаться лишь тем, что ему удавалось подцепить крохотными неловкими пальцами.

По крайней мере, время от времени ей давали понянчиться с ним, не зная, что молоко иссякает, сворачивается в ее груди. Несколько минут, когда можно подержать его, прижав к груди… Только это и поддерживало в ней жизнь. И еще необходимость убить Синтию. Рэчел не знала, как это сделать, но понимала, что когда-нибудь это станет неизбежно. Рано или поздно невинная, хрупкая красота девочки привлечет их внимание. Рэчел решила, что постарается быть к этому готовой. Постоянный голод грыз внутренности, ослабляя ее и сбивая с толку. На четвертую ночь хозяин связал ей руки за спиной и прислонил к колючему чахлому можжевельнику, там, куда едва доходило тепло от костра. Наслаждаясь едой, налетчики время от времени швыряли скворчащие куски бизоньего мяса на ее голые бедра. Они смеялись, наблюдая, как она кричит от боли и пытается съесть эти маленькие кусочки, пока они не упали в грязь.

В ту ночь они изобрели новое развлечение. Когда насильники закончили свое дело и позволили ей забыться сном, двое из них подползли к ней, держа зелеными ветками тлеющий уголек. Жесточайший засунул горячий уголь ей в левую ноздрю. Пока она визжала и корчилась и, натягивая путы, мотала головой из стороны в сторону, чтобы избавиться от боли, он с Ужасным Снегом стоял рядом и хихикал. Она все не прекращала кричать, и тогда Жесточайший сунул ей в рот свою ногу, обутую в грязный мокасин, и, наклонившись, приставил к горлу нож. Рэчел перестала кричать, но всякий раз, когда той бесконечной ночью Синтия просыпалась от тревожного сна, она слышала тихие всхлипывания кузины.

Глава 5

Перед небольшим отрядом расстилался голубой ковер. Цветы сплошным потоком разливались на мили вокруг по невысоким холмам, поднимавшимся к горизонту, и там сливались с васильковым небом. Синтия свободно сидела на дряхлой вьючной лошади, которую отдал ей Странник. Ее ноги едва доставали до боков кобылы, а вокруг шеи по-прежнему была затянута петля, но она испытывала гордость от того, что сидит на собственной лошади. Боль