Восьмерки - Джоанна Миллер

Джозефина Боствик даже настояла на том, чтобы последний инжирный рулет достался именно Беатрис. Несмотря на это, присутствие матери в колледже вызывает у Беатрис неприятный холодок в животе — совсем как в те времена, когда Эдит Спаркс возвращалась домой после предвыборной кампании или заключения в Холлоуэе. Беатрис тогда пряталась от маминых внезапных перепадов настроения у себя в комнате, перечитывала «Приключения Тома Сойера» и представляла себя героиней, переживающей вместе с Гекльберри Финном все эти захватывающие перипетии.

Мама наверняка постарается изобразить безразличие, однако Беатрис понимает, как много значит для нее этот день. Но знает она и то, что за пределами Сент-Хью жизнь идет своим чередом. Матери рожают, горничные убирают, вдовы плачут, жены ходят за покупками, официантки обслуживают клиентов, а дочерям велят сидеть тихо. Большинство ее ровесниц не осознают значения этого дня. Он — лишь еще одна крошечная песчинка в ведре прогресса. Вот уже и донышко почти покрыто.

Когда мать Беатрис выходит вперед, в толпе воцаряется тишина. Эдит Спаркс начинает свою речь, только убедившись, что к ней приковано внимание всего зала. Она отлично умеет управлять аудиторией.

— Я часто спрашиваю себя, — говорит она, — если бы женщин всегда учили рисовать, лепить, издавать книги, составлять отчеты, писать, считать, переводить, экспериментировать — в каком мире мы жили бы сейчас? И сможем ли мы когда-нибудь узнать о вкладе женщин в великие научные и культурные достижения прошлого? Что нам известно о женщинах, которые выслушивали, редактировали, советовали, вдохновляли, записывали, помогали знаменитым мужчинам? О женщинах, которые были вычеркнуты из истории, вклад которых не признан и не оценен по достоинству? Я хочу сказать, что страна становится по-настоящему демократической только тогда, когда всем ее гражданам предоставляются равные возможности на самом высоком уровне.

Зал взрывается аплодисментами. Дора подталкивает Беатрис локтем, а Марианна ловит ее взгляд и сочувственно улыбается. Эдит, безусловно, фигура мощная, ей ничего не стоит воодушевить полный зал женщин. К участницам чаепития она обращается с такой же страстью, с какой взывала бы к работницам на Гайд-парк-корнер.

— Впервые у нас в парламенте есть женщина, к тому же разведенная. Женщины уже дважды получали Нобелевскую премию. И все же до сих пор находятся мужчины — уважаемые врачи, — которые утверждают, что женщины слишком эмоциональны, неспособны к рациональному мышлению, что их внутренние органы могут самовоспламениться, если женщины посмеют слишком глубоко задуматься над решением уравнения.

Зал разражается хохотом. Отто, стоящая у дверного косяка со скрещенными на груди руками, подмигивает Беатрис и изображает, как у нее взрывается живот.

— Да, страна сделала шаг вперед, но какой позор, что для этого понадобилась война. Факт очевиден: мужчины — большинство мужчин — хотят, чтобы мы оставались в подчиненном положении. — Эдит делает паузу, и аудитория кивает в знак согласия. — Женщины вашего возраста до сих пор не могут голосовать. А работницы теперь вынуждены уступать вернувшимся военным свои рабочие места. Места, на которых им платят меньше, чем их коллегам-мужчинам.

Беатрис слушает эту речь уже не в первый раз. Она знает, что мать, все сильнее распаляясь, вот-вот начнет брызгать слюной. Беатрис пристально смотрит на подбородок Эдит. Он нависает над складкой под челюстью, которая подрагивает, когда мать говорит. Слегка отвисшая верхняя губа закрывает верхние зубы. На висках вьются пряди волос — белые, седые. Мать до сих пор носит корсет — по привычке и из кокетства, хотя и говорит, что это полезно для позвоночника. Беатрис уважает ее политические взгляды, но больше не видит в ней той яркой личности, перед которой преклонялась в детстве, той, которой сейчас очарованы эти ряды запрокинутых лиц, полных надежды. За ней они не разглядят женщину, которая то отвешивает слугам оплеухи, то балует их — в зависимости от того, выспалась она сегодня или нет. Женщину, которая постоянно говорит так громко, будто у нее что-то со слухом. Женщину, которая за завтраком не даст дочери спокойно съесть тост, не спросив: «Зачем сразу два, Беатрис, зачем?» Женщину, которая выражает удивление, что дочь приняли в Оксфорд, и требует показать письмо. Женщину, которую Беатрис одновременно любит и ненавидит, которой восхищается, которую отвергает и превозносит. Родиться у такой женщины, как Эдит Спаркс, — значит вечно чувствовать себя вымотанной до изнеможения. Ее присутствие в любой комнате ощущается так остро, что не хватает воздуха. Она настолько лишена способности выражать привязанность физически, что ты вздрагиваешь, когда она прикасается к тебе.

Хотя Беатрис училась дома — ведь закрытые школы не способствуют свободомыслию, — она привыкла не видеть мать по несколько недель кряду. Вспоминая гостиную в Блумсбери, она представляет себе отца с газетой, который вслух читает ей выдержки. Сейчас она поднимает глаза и видит его. На его лице написан такой восторг, будто он слышит эту речь впервые.

7

Беатрис, июнь 1912 года

НАЦИОНАЛЬНЫЙ СОЮЗ СУФРАЖИСТСКИХ ОБЩЕСТВ, ОКСФОРДСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ

МЕМОРИАЛ МУЧЕНИКАМ, 21 ИЮНЯ 1912 ГОДА, В 2 ЧАСА ДНЯ

Для поддержания порядка на этом собрании необходимо, чтобы БОЛЬШАЯ ЧАСТЬ ПУБЛИКИ соблюдала ПОЛНУЮ ТИШИНУ.

Если кто-то будет перебивать, не оборачивайтесь.

НОЛЬ ВНИМАНИЯ.

Беатрис до глубины души взволнована тем, что мать хочет видеть ее на сегодняшнем митинге, где будут выступать Сильвия Панкхёрст, Дороти Петик и Мод Ройден[24]. Это важный день для женщин Оксфорда, и лондонцы должны выразить им свою поддержку — в том числе и дети. Беатрис, которой на прошлой неделе исполнилось тринадцать, с гордостью входит в здание Паддингтонского вокзала рука об руку с матерью, у всех на виду. И так ли важно, что при этом ее щиплют за руку и велят (шепотом) закрыть рот, если она не хочет выглядеть дурочкой.

Хотя в состав группы входят еще три дочери, Беатрис единственная удостоилась путешествия в обитом кожей купе первого класса. Она сидит отдельно от матери, но время от времени слышит ее разносящийся по всему вагону звонкий смех, напоминающий звук кларнета.

В ее купе оживленно беседуют две волонтерки из Женского социально-политического союза. Им поручено присматривать за Беатрис, однако они не обращают на нее никакого внимания. Мужчина, сидящий напротив, выразительно цокает языком за своей газетой, когда женские голоса переходят в визг. Беатрис оправляет на себе новое платье невыносимо яркого аквамаринового оттенка. Оборки, которыми отделаны подол и рукава, такие неуклюжие и пышные, что кажутся отлитыми из свинца.

Погода стоит на редкость жаркая, поэтому они берут такси от вокзала до центра Оксфорда. Сегодня день летнего солнцестояния, и мама говорит, что это очень символично.

— Нужно, чтобы все женщины увидели свет. Чтобы они открыли глаза и