Овидий-роман - Егор Зернов

что ты говоришь. Идем в сторону башни Татлина на крыше, туда, где машины сворачиваются в общую трубочку или котел. Очень широкая пешеходная часть. Разговор о гонзо-отчетах внутри повседневности, то есть о самой повседневности: ощущения после чая, после прослушивания радио, после второго похода на почту. Шаги чуть-чуть вправо, потом чуть-чуть влево. Какой-то новый, в смысле невиданный прежде, парк с советскими фонтанами, скульптурами, потом поворот во дворы, большие арки. Будто бы собирается дождь, оживленное движение на узких дорогах, узких тротуарах, нависающие над головой балконы, Патриаршие пруды, все эти заведения, названий которых я не знаю, прозрачные стены, патруль ДПС, останавливающий мерседес, большой и наглый внутри. Мы можем пройти дальше и примерять на себя, как одежду, названия улиц, вроде: Ермолаевский переулок… Я живу в Ермолаевском переулке… Что? Что ты сказал? Я просто слышал что-то подобное, когда выходил из своей квартиры в Ермолаевском переулке. И так с каждым поворотом, а сейчас будто бы собирается дождь.

Проход в самые закутки, самые складки, а там, к примеру, «Вишневый сад», где настойки можно зачерпнуть веслом или лопатой, чего нельзя сказать о клубе «Ровесник», в который, пока собирался дождь, нас не пустили из‑за моего смешного, но недостаточно стильного пакета с подарком другу. Вот и рассматривай здания, их углы и окна, пока собирается дождь, иначе ты никогда не бывал в нашем городе светлом! Пока собирался дождь, нет, пока собирается дождь, пока будет собираться дождь, ты произнесешь что-то дурацкое и пафосное, вроде КОГДА ПОЙДЕТ ДОЖДЬ МЫ УЖЕ НЕ БУДЕМ ПРЕЖНИМИ. А дождь действительно собирается, и как мы только этого не заметили и ничего об этом не говорили. Сгущаются тучи, разверзается небо, бьет гром охрипшим раскатом, орет молния древесными ветвями, растущими сверху, и в каком-то смысле все взлетает на воздух: кофейня на Весковском, «Клюп-Клюп», «Mutabor», «Сюр», взлетает «Алкобуфет», каждый «Ровесник» взлетает на воздух, ни в какой «Гараж» уже никто не въедет. Прогноз погоды сходит с ума, вместо него уже показывают те самые отчеты о самочувствии после прослушивания радио, все бегут по улицам, укрываясь зонтами, куртками, книгами, фильмами, музыкой. Но одежда абсолютно сухая, волосы летят по направлению ветра. Мы выходим на огромную трибуну, допустим, на башню Татлина, если это действительно она, кланяемся машинам, сливающимся в один котел, укрепляем лица серьезностью, серьезно машем руками и говорим в микрофон ЧТО НАМ СКАЗАТЬ ПЕРЕД ЛИЦОМ ДОЖДЯ / ВО ВСЯКОМ СМЫСЛЕ / НИКАКИХ ДО И ПОСЛЕ / ТЕПЕРЬ ТОЛЬКО ПОСЛЕ, и оказываемся, может быть, правы. Нас, правда, никто не слышит, ведь все продолжают бежать от дождя, укрываясь гаджетами, божьей помощью, флагами. Тогда мы говорим ПОКА ЧТО ВСЕ ХОРОШО.

Met. [в целом]

Написать о чем-то совершенно непредставимом бесстрастным языком, с отстраненной интонацией. Конечно, такой текст не может просто быть на бумаге – в целях безопасности следует рассортировать его по личным делам, разложить по карточкам, чтобы отдать в специальный фонд, где лишняя информация будет удалена или хотя бы скрыта от любопытных глаз. Там может быть описана твоя рука, что превращается в праздник, когда обращена ко мне / или змей, что сунул в дом свои четыре головы, их разом обрезают, тогда кровь змея становится золотом, слюна – серебром, моча – морем (поэтому и соленое) / или, предположительно, бесконечная лестница, ведущая вниз, здесь обитает ОБЪЕКТ, выглядящий как лицо безо рта, зрачков и ноздрей / или скульптура – при поддержании зрительного контакта этот ОБЪЕКТ остается совершенно неподвижным, однако при прекращении контакта (в том числе при моргании) направляется к жертве и убивает путем перелома шеи или удушения / или друзья предлагают ЕМУ превратиться в звезду, он отказывается, хотя согласен стать полосой в небе, тогда он ложится в гамак, поднимается к небу и превращается в Млечный Путь; когда его видно на небе, блохи и вши особенно кусаются / или попугай превращает ЕГО (в зависимости от выбора последнего) в ягуара, лиса, змею, осу, европейца / или наши головы превращаются в город или ком в горле города, тогда мы смотрим вниз, и дороги скатываются в рулоны, ты целуешь меня в губы, я немного напрягаюсь, губернатор кончает жизнь самоубийством / или Икея с бесконечным внутренним пространством (не менее 10 км² освоенной территории), выход из которого, предположительно, невозможно найти – ОБЪЕКТ содержит зачатки цивилизации, основанной теми, кто застрял внутри / или во время засухи родителям нечем кормить детей, и тогда они дают им есть куски своей плоти, срезанные с рук и ног, оставляют детей в пещере, дети выходят, находят обезображенные тела родителей, размышляют, во что превратиться, не хотят стать кучей камней, водой в реке, пылью на тропе, решают подняться к небу, превратиться в Плеяды / или скопление труб, вентилей, бойлеров и проч., заполняющее склад, растущее, вероятно, когда находится вне наблюдения: некоторые трубы выглядят новыми, некоторые – имеют течи, состоят из кости, дерева, стали, прессованной золы, плоти, стекла и гранита / или пластинка, в определенный момент скрадывающая музыку, прекращающая вращение проигрывателя, и тогда можно расслышать тихое дыхание, в какой-то момент его носитель начинает говорить мужским голосом / или портрет, что не отрывает взгляда от субъекта при любых перемещениях, субъект сообщает о постоянном зрительном контакте с портретом даже после выхода из помещения, содержащего ОБЪЕКТ / или человек, тело которого создается из земли, кровь из морской воды, кости из камня, дыхание из ветра, глаза из солнца, мысли из облаков, воля из железа, сила из НИЧЕГО / или наша любовь, проговоренная не менее пятидесяти раз, что превращается в страх, семья – в место заключения, университет – в нескончаемое кольцо обозрения, микрорайон – в больницу / или дети, что, играя, разбили мячом горшок, владелец их обругал, а они сказали, что их не любят матери, поэтому дети вырыли яму, разожгли огонь и прыгнули в него, младший из них зарыл, а затем поливал яму, тогда мальчики вылезли птицами и улетели, родители в свою очередь рассердились на младшего, что тот промолчал, и он улетел бакланом / или Публий Овидий Назон, который давно не появляется в городе, его нет на культурных мероприятиях и праздниках, хоть и каждый их посетитель утверждает, что видел его и тот разговаривал больше обычного.

Met. 3.316–338

Фразы вроде «быть самим собой» или «не терять себя» пахнут рвотой. Иногда я иду по улице, сижу в университете, приезжаю на малую родину, смотрю фильм