12 апостолов блокадного неба - Марина Викторовна Линник

временное облегчение. С разрешения коменданта местным позволили разбивать огороды в районе Лавочкина леса. Для обработки земли немцы даже давали лошадей, строго требуя их возврата в чистом виде к указанному времени.

Все это время Маша продолжала вести подпольную работу, выуживая секретные сведения. Рискуя жизнью, она спасала невинных от неминуемой гибели, доказывая ошибочность ареста. Через мальчишек, купающих лошадей в реке Сейм после огородных трудов, девушка посылала грязному скитальцу – связному информацию о планируемых облавах для отправки в Германию, о передвижении войск, о прибытии поездов с провизией и многом другом.

Ее подрывная деятельность оставалась тайной, и никто не подозревал переводчицу. Ну, почти никто…

– Что ты тут делаешь? – поинтересовался Адам у возлюбленной, когда та, спустившись с дерева, оправляла немецкую форму.

– Я… я…

Мария растерялась и не сразу сообразила, что ответить.

– Да вот, хотела вспомнить молодость, – наконец-то отозвалась та, бросив настороженный взгляд на офицера. – В детстве я часто приходила сюда, забиралась на дерево и глядела вдаль. Тут красиво, очень красиво.

– Да, не спорю, вид отсюда открывается хороший, – оглядываясь по сторонам, согласился немец. – Великолепный вид: и город, и река словно на ладони. Но все же? Чем ты тут занималась на самом деле?

В воздухе повисла напряженная тишина. «Неужели он следил за мной? – у Марии заколотилось сердце. – А вдруг его подослали специально? Что, если комендант шпионит за мной? Как я могла быть такой неосторожной, развесив уши? “Meine zarte Blume”[22]. Какая же я глупая! Из-за меня все может сорваться! Ах, какая я растяпа…»

Молодой офицер продолжал пристально глядеть на светлоглазую русскую красавицу с двумя длинными косами, спадающими по плечам. Наконец он взял ее за руки и тихо произнес:

– Я знаю все. Знаю, чем ты занимаешься.

– Ч-что?! – Мария попыталась вырваться, но Отто, крепко сжав ее руки, не отпускал.

Кровь отхлынула с лица девушки. Осознание обрушилось на нее словно ледяная лавина: западня захлопнулась. Тайное стало явным – нити подрывной деятельности, связи с партизанами… все всплывет на поверхность. Но это меркло перед главным кошмаром. Мысль, словно раскаленное клеймо, прожигала ее изнутри: товарищу Синегубову и его отряду уже не помочь, не предостеречь от нависшей угрозы. Эта беспомощность жгла больнее страха разоблачения.

– И… ч-что… ты… знаешь? – медленно произнесла Маша, пытаясь взять себя в руки.

– Я знаю, что ты помогаешь русским, точнее, партизанам добывать сведения о работе немцев, о ситуации в городе, о передвижении армии, об эшелонах с пленными. Знаю, что все проведенные диверсии организовали не только партизаны. Сами по себе они ничего не могли бы сделать. Им кто‑то помогал и продолжает помогать. И «кто‑то» – это ты! В комендатуре давно ищут русского агента. Им и в голову не могло прийти, что правая рука герра Вюффеля и есть тайный осведомитель.

У девушки подкосились ноги, она пошатнулась, но, собрав волю в кулак, вырвала свои руки и, устремив взгляд прямо в глаза немецкому офицеру, гордо произнесла:

– Да, ты прав. Я веду подрывную работу с первых дней работы в комендатуре, помогая своей группе. Ради ценных сведений я терплю унижения и оскорбления от соседей, близких, друзей, родной матери, не смея при этом рассказать им всю правду. Благодаря мне многие жители этого города спаслись. Под откос идут поезда, уничтожаются огневые точки, горят склады с горючим, взрываются мосты. – Все это моя заслуга и заслуга моего отряда, в котором я состою.

Девушка замолчала и с вызовом уставилась на офицера, который смотрел на юную героиню с восторгом.

– Что ж, – не дождавшись ответа, продолжила девушка, – теперь ты знаешь все. Можешь арестовать меня прямо здесь. Но предупреждаю, я все равно ничего не скажу. Можете пытать меня, можете расстрелять, мне безразлично, что со мной будет. Я не боюсь вас.

– Мой нежный цветочек, – вновь взяв девушку за руки, произнес Адам, – ты не представляешь, КАК я горжусь тобой и КАК восхищаюсь. Я даже не мог предположить, что в столь хрупком теле бьется львиное сердце.

– Ты… сдашь меня? – тихо спросила Маша.

Отто покачал головой.

– Но почему? Ты же…

– Ты считаешь, что я сдам тебя потому, что я немец? Потому что оккупант? – усмехнулся завскладом. – Да если бы я захотел, то тебя давно бы уже схватили. То, что ты работаешь на русских, я понял с того времени, как мы начали встречаться. Я… – Отто на секунду заколебался, но потом продолжил уверенно: – Я люблю тебя, Маша. Очень люблю. Полюбил с первой минуты, как увидел тебя в комендатуре. Это было… словно какой‑то взрыв. Когда ты ответила взаимностью, я начал ревновать тебя ко всем… именно поэтому и начал следить за тобой. Прости.

– Ты? Ты следил за мной? – Мария оттолкнула его, побледнев. – Как ты мог? Это так низко! Это… подло, в конце концов!

– Я знаю, – подтвердил Адам, – но я потерял голову. Потерял ее настолько, что совершенно забыл, что в Германии меня ждут жена и дочка.

– Так ты… женат? – девушка глубоко вздохнула и опустила голову.

Маше было горько осознавать, что любимый человек принадлежит, увы, не ей, что наступит время и им придется расстаться. Навсегда.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – подойдя к возлюбленной, молвил Отто. – Но ты можешь быть спокойной: я сделал свой выбор.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – отрешенно ответила Маша, не смея поднять глаза.

– Ты можешь полностью рассчитывать на меня. Я буду помогать тебе во всем: мы начнем собирать сведения вместе. У меня больше возможностей, так скажем.

Девушка недоуменно поглядела на немца, не поверив ему. «Как? Он предаст своих? Он станет заниматься шпионажем ради меня? – спрашивала она саму себя. – Но правда ли это? Или это хитрый способ втереться в доверие, чтобы потом выследить наш отряд?»

– Я вижу по глазам, что ты сомневаешься в моей искренности, – произнес офицер.

Засунув руки в карманы, он неспешно прошелся туда и обратно. Вернувшись, Отто продолжил:

– Понимаю. Я тоже с трудом принял бы на веру свои слова, будь я на твоем месте. Но клянусь тебе, не все немцы плохие. Когда я был мальчиком, то вместе с отцом участвовал в революционных волнениях, организованных Коммунистической партией Германии.

– Твой отец был коммунистом?

– Нет, но он всегда сочувствовал Советам.

– Тогда почему ты пошел в армию? Почему стал сражаться на стороне убийц мирных граждан?

– Некоторые, вроде меня, пошли в армию потому, что им не оставили выбора. Но мы ненавидим фашизм. Мы презираем тех, кто ратует за расовое превосходство. Но, как и многие другие, я просто не мог избежать мобилизации. В противном случае меня