Черный гардемарин, судьба и время - Алла Валерьевна Репина

Буквально через несколько дней новая самозванная власть закрыла своим декретом все юнкерские училища и школы прапорщиков Петрограда.

Последнее из осени 1917-го года: намеченную на декабрь эвакуацию Морского корпуса на Дальний Восток отменили. Открыто заговорили о том, что нас упразднят вслед за юнкерскими училищами. Что большевики намерены прекратить сверх двухвековое существование «навигацкой школы», основанной еще в 1701 году волею Великого Преобразователя России.

Закрытие Морского корпуса

Действие через год после отречения государя – теперь уже в марте 1918 года: общее построение в величественном Столовом зале корпуса. Последнее.

Директор корпуса генерал Александр Михайлович Бригер со слезами на глазах зачитывает свое к нам обращение: «Дети мои! Гардемарины и кадеты! Вы покидаете стены родного питомника в горькую минуту прекращения его сверх двухвекового существования. Мы питали вас духовно и телесно.. Несите в жизнь его заветы: благо Родины и чувство долга в честном служении своей стране по мере всех ваших сил и приобретенных познаний… В минуты трудности, в минуты горя и сомнения, вспоминайте ваши юношеские дни и беззаботность вашу в стенах корпуса, и вы приобретете успокоение смятенного духа, вы почерпнете в этом воспоминании новые силы для жизненной борьбы… Итак, будьте же добрыми кузнецами счастья родной страны и вашего собственного счастья. Надейтесь: падение морского могущества нашей Родины временно».

Да, горькая минута! После построения мы с мрачными физиономиями толпимся в рекреационном зале перед помещением дежурного офицера. Дежурный вызывает группками: «Бывшие старшие гардемарины (такие-то)… Распишитесь! Считать уволенными со службы и исключенными из списков с 9 марта сего года. Обмундирование разрешается донашивать».

Я расписался: «Все документы получил 8 марта 1918 года. Павел Репин». И жирная точка с досады (сорвался на дежурного офицера – глупо).

На традиционном обеде «окончивших» первый наш тост был за присутствующих и отсутствующих товарищей. Затем, как и положено, пили за любовь и веселье; за новые встречи в новой жизни и за все хорошее, что осталось в старой; за братский дух и братскую любовь; за наш дружный 38-й класс. Исключив из программы тост за нас, будущих флотоводцев, адмиралов и генералов, мы подняли кружки с пуншем за готовность умереть за Идею.

«Да здравствуют Идея, Отечество и Вера!» – выпалил Петька Рукша.

Мы выкрикнули дружное ура, ничем не стесненное, полной грудью.

Такова была сцена прощания с Морским кадетским корпусом.

Часть IV

Контрреволюция: первый опыт

В поисках места

После печальных дней разгона Морского корпуса, последовавшего в марте 1918 года, я пытался устроиться служить на транспортах, перешедших к торговому флоту, и иметь наверняка место помощника штурмана; но подобных искателей места нигде не ждали. Кто из гардов ходил устраиваться на заводы Морского ведомства, передавали: всюду на них махали руками – уходите! работы нет, жалованья нет; были случаи падения рабочих в голодные обмороки; единственным утешали, мол, настроение рабочих ярко антибольшевицкое. На заводы я и не обращался; от папы знал, что происходит на том же Адмиралтейском.

Недолгое время я колол по трудовой повинности лед на тротуарах. Среди таких «дворников» как я рассказывали анекдот о последнем военном министре царского правительства генерале Беляеве. Зимой он вызвал переполох среди писарей Главного штаба, которые заметили его в кожаной куртке, изящных русских сапогах и в форменной фуражке без кокарды, расчищавшего снег у подъезда Главного штаба, начальником которого он одно время состоял. Писаря выхватили у него лом, которым он расчищал мостовую, а его ввели в писарский отдел штаба, где тайком от советского начальства напоили и накормили…

Пытался искать места по рукописным анонсам, которыми стали залеплены те витрины, в которых прежде были афиши о спектаклях – в листочках лишь строки, свидетельствующие о нужде. Чего только не распродает петроградская публика! Адвокат свой форменный фрак, музыкант в «надежные руки» свой музыкальный инструмент. Особо примечательны объявления офицеров: офицеры пытаются загнать более им не нужное обмундирование, полевые бинокли, сапоги.

Наша подруга Люля устроилась на советскую службу: в некую ликвидационно-реквизиционную комиссию. Ходила по дворцам и квартирам, из которых вытурили хозяев; составляла описи ценных предметов для передачи в музеи. Трудилась на поприще сбережения культурного наследия «старого режима». Затем была как громом поражена: узнала, что вслед за ней, по ее описям, в барскую квартиру наведывался прохвост совслужащий с агентом-комиссионером и все более или менее ценное наследие перемещалось в антикварную лавку, одну из сотен, открытых в столице сразу после событий октября 1917 г. Сколько публики вмиг обогатилось!

А сколько комиссий и бюро развелось в Петрограде всего за четыре месяца советской власти! Места живого не оказалось, чтоб не образовалось некое советское учреждение по ликвидациям, формированиям, упразднениям, переименованиям.

Как говорил мой папа, теперь у нас не столица, а сплошное бюро по распределению калош: «Ну-ну, только присмотрит себе сие учрежденьице некое помещение – и сразу выдавит хозяев и расположится со своими писарями, барышнями, курьерами, жалованьем и продуктовыми карточками совслужащих. Позор!».

Встретил я как-то в трамвае мичмана Дориана – тот ехал забирать из градской богадельни на Ропшинской своего немощного отца, отставного офицера; богадельню же прикарманило именно очередное совучреждение. Как едко сообщил Дориан, некое бюро по лепке революционных бюстов из гипса, коими Смольный намерен украсить Петроград к первой годовщине октября. (Мичман Дориан продолжает служить в корпусе; корпус теперь курсы ускоренного выпуска инструкторов Красного Флота из нижних чинов).

А дома сплошные тоскливые разговоры. Племянник Лешка горюет: в зоосаде из двух слонов один пал от голода и обезьяны в эту зиму почти все вымерзли. Сестра Татьяна сидит с маменькой – разбирают китайскую грамоту купонов: ¼ фунта сала – по 4 жировому купону, 1 фунт солонины – по 6 свободному купону; по талону номер один вместо фунта сахара дадут селедки; по талону номер 2 на сахар в который раз назначили гуталин…

Сестрица, со вздохом: «Зачем нам столько гуталина?».

Мама: «Обменяем на жировые купоны, по жировым в будущей декаде обещают спички».

Папа откладывает в сторону газету:

«Да, будущее прекрасно. В нем построят небоскребы как в Нью-Йорке. А в настоящем нет ни спичек, ни чая, ни сахара, ни табаку. Утренние газеты пишут, что кадеты и эс-эры не оставляют идею учредительного собрания. Сплошь разговоры!».

Мама: «Дай бог, чтоб советская власть задержалась не дольше Керенского».

Вербовка «от англичан»

И вот стою я