Черный гардемарин, судьба и время - Алла Валерьевна Репина

Статный француз с нашивками на рукаве – как оказалось, унтер-офицер, провел нас в вагон третьего класса, где помещались нижние чины, и предложил располагаться. На нас обратились сейчас же все взгляды и доверчивые улыбки, нас быстро сделали друзьями со всеми обитателями вагона, не исключая и фокса, который стал радостно прыгать и лаять.

Напоив крепким очень сладким чаем, нас угостили белыми галетами, заставили снять наши черные гардемаринские шинели и одели в свои – серые пальто кльош – и хотя, верно, мы небритые, грязные как черти, плохо говорившие по-французски, мало походили на сынов свободной европейской республики, декорация получилась.

Слабость, усталость давали себя чувствовать и я не нашел ничего лучшего, как залезть на верхнюю полку и броситься в объятия Морфея. Спал я чудесно. Проснулся уже после четырех часов дня.

Потом, после великолепного обеда из томатового супа с куском мяса, мы сидели внизу за чашками чая и слушали рассказы одного балагура-солдата, над которыми все смеялись. Я из его бурбонского наречия мало что понимал, но при взрыве хохота принимался тоже смеяться; видя мой смех и зная, что я смеюсь, ничего не понимая, публика принималась хохотать уже надо мною.

На Мурмане

Наутро мы уже стояли в Коле. Поблагодарив французов за радушный прием, мы распрощались с ними и в товарном вагоне, вместе с железнодорожниками, отправились на Мурманск, находящийся в 15 минутах езды от Колы. Из двери вагона скоро открылась панорама на пункт наших мечтаний – среди покрытых белым саваном гор темнели воды залива с плавающими льдинами и черными игрушками виднелись корабли – это был Мурманск. Паровоз дал свисток; через минуту залавировал среди вагонов и паровозов; и наконец остановился. Мы вылезли.

Несколько деревянных простых домиков кучились во впадине горы у берега; несколько пароходов у стенки; везде железнодорожные пути: ящики, доски, бревна в кучах и ничего похожего на город – вот то, что называлось Мурманском, к чему мы так стремились, пропутешествовав 6 суток из Петрограда. Цель была достигнута. Оставалось найти организацию.

Мы пошли по шпалам по направлению к гавани. На полпути нас встретил молодой мичманенок и сходу рассказал, что вся организация рухнула, начальство заговора арестовано; а приехавших гардемарин возвращают в срочном порядке обратно.

Нам он посоветовал переговорить с неким Шейковским – «Сашей Черным» с революционного «Аскольда», который более или менее мог осветить общее положение и посодействовать нам, но уже не как вообще гардемаринам, а как «инструкторам Красного Флота».

Положение было пикантным. Мы сообща порешили последовать совету мичмана и дождавшись катера, имевшего сообщение с кораблями на рейде, отправиться на «Аскольд» и переговорить с «Сашей Черным».

До катера оставалось около четырех часов и мы зашли на миноносцы, где жили кадеты, приехавшие ранее нас для той же контрреволюционной цели. Полуразобранные четыре миноносца, без артиллерии, с запущенными машинами, занесенные снегом, прижавшись тесно друг к другу, ютились у стенки, под кормой коммерсанта «Суворов».

Несколько совершенно обтрепанных, грязных, с лохматыми головами кадет находились в кают-компании одного из миноносцев и вели, видимо, самую распущенную жизнь. Печка-чугунка, отапливаемая углем, нагревала маленькое помещение до невероятной температуры. Было жарко, пахло сыростью и испарениями немытого тела. На столе валялся кусок ситного и крошки черного хлеба, стояло несколько банок из-под консервов, заменявших, видимо, кружки; брошены несколько порнографических книжонок и расставлено штук пять грязных тарелок.

При нашем виде кадеты поднялись с радостными восклицаниями и после некоторого количества всегдашних вопросов рассказали о своих приключениях. Оказалось, они жили на миноносце в качестве «сторожей» и получали за это продовольствие. Но за ними, сказали, уже следили как за лицами, приехавшими вовсе не для того, чтобы заниматься сбережением кораблей, а для дел более важных. Им уже было предложено покинуть Мурманск, но они свой отъезд все оттягивали. Вчера был арестован один из них: об этом они рассказывали возбужденно, как об интересном приключении.

Вообще, по их мнению, здесь ничего не выйдет, ибо союзники, несмотря на ходатайства, не обращают совершенно никакого внимания на русских офицеров и не принимают их к себе на службу, говоря что «русские офицеры развалили свою армию, развалят и нашу, если их принять».

Шхуна «Харитон Лаптев»

Кадеты с миноносца сообщили нам: офицеры с русских кораблей частью разъехались, частью нанялись матросами на уходящий за границу «Суворов»; кто-то пристроился пайщиком на купленную рыболовную шхуну «Харитон Лаптев» и сегодня уходит с нею в океан. Оставшиеся придумывают разные способы покинуть свои суда и что-нибудь предпринять.

«Харитон Лаптев» стоял рядом с миноносцами и мы, напившись чаю, вышли наверх посмотреть на северного путешественника. Он уже отдавал в это время швартовы – это было небольшое деревянное судно, двухмачтовое, заваленное всякой рыболовной принадлежностью; с желтой, прогоревшей трубой и длинным бушпритом.

Пожилой, тепло одетый, офицер отдавал приказания. На «Суворове» и на стенке столпились товарищи уходивших. На «Лаптеве», кроме трех матросов, вся остальная команда была сплошь из офицеров и потому в провожавших тоже преобладали офицеры. Буксир дал передний ход и шхуна, отделившись от миноносцев, расталкивая льдины, скользнула вперед. На гафеле заколыхался русский национальный флаг.

Провожавшие гаркнули «Ура».

Раздались восклицания «ни пуху, ни пера» – замахали шапками и долго все смотрели вслед уходящему кораблику – явившемуся живым свидетелем трагедии русского офицерства. Никто не знал, что ожидает офицеров на новом поприще охотников – ведал один господь.

Теперь известно, что «Лаптев» летом в тот год был потоплен немецкою подводной лодкой. Судьба не захотела покровительствовать этим страдальцам офицерам.

Крейсер «Аскольд»

В четыре часа дня мы на буксире отвалили от стенки и пошли на рейд. В глубине бухты стояла «Чесма», за нею «Аскольд» и ближе к выходу 2 английских крейсера и французский. Наши стояли, как ни удивительно, под Андреевским флагом. На крейсере «Аскольде» нас хотели задержать, но при помощи того же первого встречного мичманенка, взявшего нас под покровительство, пропустили.

В чистенькой светлой кают-компании сидели четыре офицера и шуточным тоном обсуждали вопрос о предприятии кирпичного завода. «Саши Черного» – «революционного» командира «Аскольда» – среди них не было.

Около 5 часов пришел опять катер, и нам волей неволей пришлось покидать «Аскольд», ибо ночевать на нем нам не позволили. На пороге рубки кают-компании мы столкнулись с тем, кого называли «Сашей Черным». Узнав в нас гардемарин, он торопливо пробормотал нам: «Ничего, ничего не могу! Я вас не знаю совсем! Гардемаринам запрещено бывать на кораблях», – и шагнул, пожав нам руки, вниз.

Мы плюнули с досады и пошли садиться на катер.

На берегу