Черный гардемарин, судьба и время - Алла Валерьевна Репина

средних лет брюнет с щетинистыми усами и перьями вместо бороды и в морской тужурке. Рукша, шепнув, что это помощник начальника лейтенант Лукин Иван Михайлович, подвел меня к нему: вот, мол, гардемарин Репин, «мы с ним одного выпуска, а здесь он местный житель и не позвать ли его в отряд?».

Заметив, что он меня вовсе не знает, лейтенант Лукин велел отложить разговор о поступлении до завтра, на то же время: когда на острове будут отсутствующие в данный момент начальник и комиссар. Лукин сказал приходить к нему в гостиницу.

Мы бросились с Рукшой с расспросами друг к другу: где был? что делал с марта? как прошли эти полгода советской власти?

От него узнал, что после разгона Морского корпуса ему пришлось побывать и рабочим грузчиком, и проводником электрического тока, и колоть лед на улицах Петрограда, и, наконец, служить в этом отряде, который сперва неофициально предназначался для «драпанья» к англичанам на Мурман, а теперь расположен на Селигере для «каких-то пока никому не известных целей».

«Во всяком случае, жалование здесь платится и я на положении боцмана получаю около 500 рублей. Кормят, верно, очень неважно, но, прикупая, можно жить сносно», – закончил Рукша свое повествование.

Разговаривая, мы прошли с ним в ограду, где в домике для послушников жили остальные члены отряда и между ними еще двое моих приятелей по корпусу. Это были наши одноклассники Шурка Муравьев (Шу’а) и Вовка Бобровский!

По всей обстановке жилья, по грязи и нетребовательности видно было, что одноклассники мои уже давно обосновались в «отрядах заговорщиков». В этих оборванных, лохматых, небритых субъектах трудно было предположить, что они воспитанники привилегированного военного учебного заведения, еще не так давно щеголявшие белыми перчатками и лакированными ботинками на улицах столицы.

«И давно вы живете так?» – спросил я, оглядывая немытую посуду и остатки их обеда.

«Как покинули стены корпуса», – ответил Бобровский и, взяв со стола окурок, закурил.

«Папирос нет», – пояснил он.

«Ну, а что же в общем представляет ваш отряд, если не секрет?» – спросил я товарищей.

Рукша ответил так:

«Мы на положении красноармейцев, но каков состав, я думаю, ты видишь по нам. Всего пока на острове, да и вообще в Осташкове, нас человек 20, не больше; хотя по деревням, кажется, пущены слухи, что здесь около 200 человек матросов. Мы сами эти слухи усиленно распространяем, чтобы создать себе известный вес. Организация у нас белогвардейская, а для чего – черт его знает, нам самим неизвестно! Осташковский совдеп (там еще те комики!) нам покровительствует и собирается опираться, как на самый надежный элемент. Наши начальствующие так сумели влезть к ним, что нас совдеповцы считают чуть ли не большими коммунистами, чем они сами. Что бы мы не потребовали – немедленно отпускают. Третьего дня мы, например, получили массу патронов и пулеметы, взяв их из исполкома, так что в данный момент сами осташи остались ни с чем».

«Но на днях, – продолжал Рукша, – мы как-то узнали, что про нас здесь ходят слухи, будто мы белогвардейцы. Дурак архимандрит растрезвонил: мол, ведем себя странно; ничего из утвари не украли. Что оставалось делать? Вчера вечером мы почти все поехали в город и явились с винтовками в сад. Публика с опасением стала на нас поглядывать. Чтоб произвести эффект, мы прервали оркестр и заставили играть «Марсельезу». Хулиганили. Шу’а палил из винтовки в озеро. Володька приставал к бабам. В общем, вели себя непринужденно, и сегодня нам уже передавали, что осташи не сомневаются в подлинности нашего красногвардейства. Не знаю, как пойдет дальше, а пока все сходит благополучно».

Вот так история!

«Ни черта, брат, – хлопнул меня по плечу Рукша. – Не удивляйся, брат, не то еще увидишь. Здесь, брат, игра, игра и игра, артистом с этой революции сделаешься. А сейчас айда, пойдем пулемет пробовать. Там его, наверное, уже вычистили и собрали – надо же для товарищей-коммунистов его в порядок привести, во славу федеративной».

Мы вышли – пулемет уже был вычищен и сиял.

«Вот он, наш верный товарищ-большевик», – весело толкнул его Петька ногой.

Лейтенант Иван Лукин

На другой день в полдень я снова подходил к скиту Ниловой пустыни на Городовне. На полянке никого не было. Я сразу направился в гостиницу, где в одном из номеров жил лейтенант Лукин.

Маленькая передняя комнатка перед входом в коридор была наполовину заставлена деревянными ящиками с патронами. Два грязных пулемета с наверченными на них пустыми лентами стояли тут же; на ящиках до самого потолка лежали мотки телефонных проводов. В конце небольшого коридорчика на составленных в виде стола патронных ящиках стояли две пишущие машинки, из-за которых мне навстречу встал молодой человек в темном кителе:

«Вам что угодно?».

«Товарища Лукина».

«Пожалуйста, вот эта дверь».

Я постучал, изнутри ответили два голоса, мужской и женский: «Войдите».

Я вошел в номер. На деревянных дощатых стенах висели дамские юбки, бинокли, браунинг, кое-какое мужское платье. В простенке между двух окон стоял стол; хозяева, видимо, только что собрались обедать. Лукин представил меня своей жене: веселой и оживленной молодой даме. Она пригласила меня к обеду.

Mадам Лукина вышла из номера и принесла в горшочке похлебку из зелени с гречневой кашей, поверху на ней плавали кружочки постного масла. Кое-как пристроили на столе две тарелки и горшочек, принялись за еду. Лукин и я ели из тарелок; его супруга чайной ложкой просто из горшка.

«Мы здесь еще никак не можем устроиться, – сказал Лукин, – ни посуды, ничего нет, так что не обращайте внимания на беспорядок».

«И вы не думайте, что это моя стряпня, – предупредила мадам Лукина. – Я ровно ничего не умею готовить, так что это стряпня капитана Ф. Суп у нас такой для всех, а для себя мы вот еще яичницы делаем».

На второе супруга Лукина принесла яичницу, а затем стали пить кофе.

Лукин сообщил: к вечеру он уезжает в Петроград, начальник прибывает из Осташкова трехчасовым пароходом, с ним комиссар – бывший председатель академического кружка в Технологическом институте. Лукин успеет меня рекомендовать.

«Господин лейтенант, – задал я вопрос, – разрешите узнать, а не сможете ли вы сообщить цель вашего отряда?».

Лукин ответил без утайки: этот отряд – часть так называемой Селигеро-Волжской флотилии. Флотилия создана по проекту генерала пехоты Дмитрия Павловича Парского; официально: для обороны линии Полоцк-Новгород от вторжения немцев в Россию. Официально они матросы или просто военные люди, которые ни в какую политику не вмешиваются, а занимаются исключительно охранением границ нашей родины. Неофициально («и это