Восьмерки - Джоанна Миллер

духу. Джордж легко поддается чужому влиянию, лишен воображения, ленив. Ложь слетает у него с языка с удивительной легкостью — он сам почти не замечает, что врет. И все же, несмотря ни на что, Дора в нем души не чает. Он бывает и обаятельным, и остроумным, и вообще — он ее брат.

Джордж встречает маму с Дорой на Терл-стрит, у деревянной двери привратницкой. Когда они входят в кремовые каменные стены Джезуса, у Доры начинает болеть голова, и шпильки, которыми приколота шляпка, вонзаются в кожу под тяжестью волос. Не считая дней, когда Джордж выступал в школе, и крикетных матчей, она ни разу не видела столько юношей в одном месте. Они так и вьются вокруг в своих черных мантиях, словно мухи в жаркий день. Многие пытаются поймать ее взгляд из-под шляпки — кто застенчиво, кто бесцеремонно. Что тут делать — непонятно, поэтому Дора смотрит себе под ноги и краснеет, вспотевшая и смущенная. Она остро ощущает собственное тело, грудь, талию. Тело, которое, по мнению ее матери, однажды еще сослужит ей хорошую службу. Мама словно бы гордится Дориной формирующейся фигуркой, как будто дочь приложила к этому недюжинные старания.

Джордж проводит их через аккуратный внутренний дворик, потом по узкой лестнице они поднимаются в его квартирку, состоящую из большой просторной гостиной и комнаты поменьше — спальни. Представляет им своего лучшего друга, Фрэнка Коллингема, который краснеет от воротничка до макушки и кланяется, когда Дора пожимает ему руку. Джордж здесь всеобщий любимец и держится свободно. Служитель почтительно называет его мистером Гринвудом, и Дора чувствует, как мать распирает от гордости. Никто из их родителей не учился в университете, и Дора видит, что мама взирает на этот мир богатых и привилегированных с трепетом. Тяжело смотреть, как неловко она держится; обычно-то она так уверена в себе и в своей неизменной правоте, о чем бы ни шла речь — хоть о Боге, хоть о мебельной обивке. Стены гостиной обшиты дубовыми панелями, окно выходит на задний двор и деревянную реечную крышу Крытого рынка. Дора слышит крики торговцев, стук копыт, гул моторов. Ее завораживает то, что этот академический мир, столь далекий от повседневной жизни, располагается при этом в самой ее сердцевине.

К недовольству матери, Доре понадобилось в уборную. Джордж говорит, что не может отпустить ее одну на два пролета наверх, где находятся места общего пользования, и зовет служителя Уолтерса — немолодого, лет, пожалуй, семидесяти. Тот сопровождает обеих дам через двор к лестнице, ведущей вниз, к медицинскому кабинету.

— Некоторые из преподавателей женаты, леди, ну, и матери, конечно, приезжают. Даже на кухне у нас теперь женщины работают — столько ребят ушло на войну. Мы уже потеряли сына старшего портье. Вот ведь негодяи эти немцы, — говорит Уолтерс, кивая по пути встречным.

Они идут не по траве, а более длинным маршрутом, в обход лужайки, по вымощенной дорожке. Дорина мать замечает, в каком безупречном порядке содержится газон.

— Иногда случаются неприятности. Несколько лет назад ночной привратник поймал здесь пасущуюся овцу. И суфражистки как-то приходили, по всей траве газеты раскидали. Прямо посреди газона пытались костер разжечь. Казначей[36] был в бешенстве. Но потом началась война, и таких происшествий поубавилось.

— Выходит, и от войны есть польза, — говорит мать. — Ужасные женщины.

Уолтерс отпирает медицинский кабинет и оставляет их. Уборная темная, прохладная, аккуратно выложенная кремовой и темно-синей плиткой. Дора рада хоть на несколько минут остаться в одиночестве, пусть мать и поправляет шляпку перед зеркалом всего в нескольких шагах от нее. Стянув панталоны, Дора обнаруживает, что они все в крови, правда, при ближайшем рассмотрении это скорее похоже на какую-то ржаво-коричневую слизь. Хорошо еще, что она села, потому что ноги у нее тут же слабеют. Так, значит, вот это и есть менструация? Почему-то Доре казалось, что она сумеет избежать этой ежемесячной неприятности. Принадлежи она к другой культуре, ей теперь пришлось бы сидеть в темной комнате и носить чадру — по крайней мере, так говорила учительница, под присмотром которой они играли на школьном дворе. В один дождливый день, года два назад, она собрала всех в гимнастическом зале и под общее хихиканье и испуганное замешательство стала показывать, как пользоваться гигиеническим поясом, как прикалывать к нему безопасными булавками хлопковую салфетку. Она рассказала, что под одежду можно надевать для защиты резиновый фартук. Что в это время лучше не купаться, не путешествовать и не вести слишком активный образ жизни. Объяснила, как ночью уберечь постельное белье от пятен и как сделать так, чтобы муж ничего не заметил. Большинство девочек, в том числе и Дора, до этой беседы даже не подозревали, какой удел им уготован. Как же так вышло, что она ничего об этом не знала? После Дора еще долго смотрела на любую взрослую женщину другими глазами, гадая, не течет ли из нее кровь прямо сейчас.

Дора промакивает кровь жесткой лощеной бумагой и засовывает листок между ног. Уже через несколько секунд края начинают царапать нежную кожу. На ней белое платье — значит, нужно переодеться, прежде чем идти кататься на лодке. В ужасе Дора понимает, что придется рассказать обо всем матери.

— На лодку тебе сейчас никак нельзя. Придется сегодня в номере посидеть. Отведем тебя в отель по дороге. Я пошлю горничную купить все что нужно. Ох, Дора! Надо же так. До чего невовремя.

Они возвращаются в «Рэндольф», где лицом к лицу сталкиваются с отцом. Дора видит, как мать шепчет ему что-то, и на лице у него отражается ужас. Ее провожают в номер и велят лечь, если она почувствует недомогание. В окно она видит, как родители и Джордж забираются в конный экипаж. Они над чем-то смеются, и Дора замечает, что Джордж уже стал выше отца ростом. Интересно, что может случиться, если она выйдет из холла отеля, перейдет через дорогу и купит билет в музей? Остановит ее кто-нибудь или нет?

В дверь стучат. Горничная со скучающим выражением на лице протягивает Доре пакет из аптеки, завернутый в коричневую бумагу. Внутри — коробка с шестью многоразовыми льняными салфетками, баночка с булавками, гигиенический пояс самого маленького размера, гигиенический фартук «Юная мисс» и пара гигиенических ночных панталон. Как только горничная уходит, Дора вскрывает упаковки, высыпает их содержимое на кровать и морщит нос от горького запаха, напоминающего марципан. Она не сразу соображает, что делать с поясом, немного похожим на мужские подтяжки. Надевает его, снимает, чтобы отрегулировать лямки спереди, снова надевает, а затем прикалывает булавками салфетку. Затем повязывает под темно-синюю юбку