Восьмерки - Джоанна Миллер

что правительство должно тратить время и деньги на живых, а не на мертвых. Если бы только Беатрис могла заставить своих сверстников понять, что для вдов, безработных и калек война до сих пор не закончилась! Ее огорчает, что многие студенты больше озабочены развлечениями, чем социальными проблемами. Но, как говорит Отто, это объяснимо: после стольких лет в роли пушечного мяса молодые люди хотят наслаждаться жизнью здесь и сейчас.

Тягостное чувство неправильности не оставляет Беатрис и тогда, когда девушки, забрав брошюры в Сомервиле, медленным шагом возвращаются в колледж. Пока они бредут по Вудсток-роуд, Беатрис отстает от остальных, а Отто тем временем рассуждает о молодых людях, которых только что встретила.

— Вита наверняка переспала с ними со всеми, она не очень-то разборчива, — говорит она. — Мой друг Тедди должен был вернуться в Ориел в этом триместре, но у него не хватило духу. Тяжелое увечье… — она показывает куда-то ниже пояса, — там.

— А мой брат должен был вернуться в Джезус, — будничным тоном произносит Дора.

— Старший брат? — уточняет Отто.

— Да. Джордж. Он вступил в Оксфордширский полк в тысяча девятьсот пятнадцатом году, в конце первого года обучения. Умер от ран в Камбре, через две недели после смерти моего жениха.

Наступает ошеломленное молчание. Дора и раньше упоминала о своих утратах, но никогда не говорила о них так прямо. Через две недели! Беатрис вытягивает шею, чтобы взглянуть на Дору, однако лицо подруги непроницаемо. Беатрис хочет что-то сказать, но подходящие слова не идут на ум.

— Мне очень жаль, — говорит Марианна, беря Дору за руку. — Какой он был, ваш брат?

— Джордж был очень веселый, очень шумный, иногда немножко озорной. Мы часто играли вместе в теннис. Казалось, ему все на свете нипочем. — Она умолкает, когда они переходят дорогу. — Мои родители никогда не оправятся после этого.

— Прямо сразу за женихом? — переспрашивает Отто. — Какой кошмар.

— Да, Чарльз тоже мог бы быть сейчас здесь, изучать право в Куинз. Он служил в Дьявольском полку. И тоже погиб при Камбре. Я познакомилась с ним, когда он был курсантом. Его собака загрызла нашего кролика. — Дора улыбается, видя испуганные лица подруг. — Он всегда был щеголем, с прекрасным голосом. Все были от него без ума.

— Удивительный человек, — отзывается Марианна.

— О да, — соглашается Беатрис.

Они молча идут дальше и сворачивают на Сент-Маргарет-роуд.

— Чарльз выступал за то, чтобы женщин принимали в университет, — говорит Дора, когда они подходят к воротам. — Он был очень современным во всех отношениях. Вам бы нашлось о чем с ним поговорить, Беатрис.

— Не сомневаюсь, — отвечает Беатрис, приятно удивленная тем, что Дора ее упомянула.

— Он нравился моему отцу, а ему мало кто нравится, — прибавляет Дора и вдруг останавливается. — О черт, я совсем забыла! — Она замирает, побледнев. — Хоккейная тренировка перед ужином! Мне надо бежать.

— Ну что ж, — говорит Отто, когда Дора торопливо исчезает. — Как раз вовремя.

* * *

Дора любит воображать, что это Чарльз лежит в могиле Неизвестного Солдата, в дубовом гробу, который сколочен из деревьев, срубленных в Хэмптон-Корте. Она вырезала из обложки «Таймс» фотографию, сделанную Горацием Николлсом[34]. На ней изображен одинокий гроб, установленный на пустом каменном полу Вестминстерского аббатства. Стулья сдвинуты в одну сторону, сквозь высокие окна льется утренний свет. Кругом царят тишина и благоговение. Там, в гробу, лежит Чарльз (Джордж — нет, Джордж похоронен на кладбище Флескьер-Хилл, у него есть надгробие) — розовощекий, аккуратно причесанный, в чистых отутюженных брюках и начищенных ботинках. Его тело принесли с развороченных минами полей Бурлонского хребта — в целости и сохранности, словно вытянутый из земли призовой корнеплод, слегка запачканный, но сохранивший безупречную форму. На крышке гроба — меч, который король Георг выбрал из королевской коллекции. Дора утешается мыслью, что удел Чарльза — лежать не с ней, а с королями. Однако другим она никогда такого не скажет. Отто фыркнула бы в ответ и привела статистические данные, Беатрис завела бы речь о возвращении солдат на родину, а Марианна корчилась бы от сострадания. Дора читала в газете, что некоторые скорбящие у мемориала прикололи к груди маки, вдохновившись стихотворением Джона Маккрея[35]. Она переписала эти стихи — «На полях Фландрии» — и спрятала вместе с вырезкой в томик «Лирических баллад». Да, она, Дора, будет хранить веру и высоко держать факел, полученный из ослабевших рук.

* * *

Марианна просыпается посреди ночи, ничего не понимая. Не сразу до нее доходит, что кто-то стучит в окно. Она с трудом зажигает свечку онемевшими, непослушными пальцами.

— Милая, я влипла. — Отто вытирает рот тыльной стороной ладони. — Забыла оставить окно открытым.

Сердце у Марианны так колотится, что она дышит с каким-то странным присвистом. Кажется, это ей, а не Отто неплохо бы присесть. Она не без труда сдвигает окно вверх и затаскивает подругу в комнату, подхватив за подмышки.

— Отто, вы могли бы поднять свое окно. Вы же его никогда не запираете. Вы очень пьяны? — спрашивает Марианна.

— Кажется, да. — Отто плюхается в кресло. — Как по-вашему, я буду гореть в аду?

Одна из ее подрисованных карандашом бровей размазалась по переносице. За воротник пальто зацепилась сережка.

— Вряд ли вас туда пустят. Снимайте ботинки, они грязные.

Отто нагибается и теребит шнурки, пока Марианна, устав на это смотреть, не опускается перед подругой на колени и не стаскивает с нее ботинки на высоких каблуках. Кожа у них невероятно мягкая — ни дать ни взять младенческие пяточки.

— Вы что, через забор лезли? — спрашивает она.

— Вероятно, — отвечает Отто.

— Вам надо прекращать это. Иначе вас выгонят.

Марианна поднимается, выставляет за дверь заляпанные грязью ботинки и вздыхает.

— Эти люди хотя бы знают, чем вы рискуете? И стоят ли они того?

Ноги Отто в одних чулках свисают с подлокотника кресла, каждый палец очерчен грязным контуром. Марианна садится напротив и прислушивается к дыханию Отто. За окном такая мертвая тишина, что кажется, будто кроме них в округе нет ни одной живой души. Вскоре Марианна начинает клевать носом, и ее неудержимо тянет обратно в теплую постель.

— Вы скучаете по маме? — вдруг спрашивает Отто.

Марианна поднимает на нее взгляд.

— Нельзя скучать по тому, кого никогда не видел.

— Если ногу отрезать, она все равно болит. Я видела, как это бывает.

Марианна устало поднимается, идет к столу, возвращается с запотевшим стаканом воды и протягивает его Отто.

Отто делает глоток.

— У меня есть мать. В Америке. Она не хочет со мной разговаривать, пока я не уеду отсюда и не выйду замуж за Тедди. Как вам такое?

Отто смеется и плачет одновременно, утирая нос рукавом дорогого