Восьмерки - Джоанна Миллер

не может разобрать слов. Потом она ложится в кресло и вцепляется в ручки, нащупывая в коже вмятины — будто специально для ее пальцев. В голову лезут дурные мысли — те, что приходят иногда по ночам. Перед глазами мелькают синие мундиры, ржавые бинты в лотках, формой напоминающих человеческую почку, теплые судна. Вода, пролитая на подушку. Губы на ободке жестяной кружки…

— Нет, нет! — Она пытается встать с кресла.

— Не глупите, — говорит медсестра, усаживая ее снова.

— Откройте рот, — велит дантист.

Он просовывает пальцы между ее зубов и разжимает челюсти. Отто ошарашена такой вольностью. Он роется у нее во рту так, словно ищет вилку в ящике буфета. Когда волоски на его руках касаются ее губ, Отто улавливает запах карболового мыла.

— Хм, вот этот? Надвое раскололся. Придется удалять. Закись азота, пожалуйста.

За спиной у Отто слышится какая-то возня, а затем веселое насвистывание дантиста. В горле у нее пересохло, кожа на голове словно натянулась и покалывает. Хочется вскочить, убежать, но она не в силах пошевелиться.

— Держитесь за меня, — предлагает Марианна, вкладывая теплую ладонь в сжимающийся кулак Отто.

На лицо опускается резиновая маска, и Отто этому рада. Она глубоко вдыхает. Во рту появляются металлический привкус и сухость, кончики пальцев покалывает так, будто они распухли. Когда маску снимают, она чувствует, как кто-то копошится у нее во рту, как костяшки пальцев проводят по зубам. Потом ее голову и плечи отрывают от спинки кресла, чьи-то руки укладывают ее ниже. Кажется, она задыхается, но, как ни странно, ее это не особенно волнует. Треск волокон, щелчок… А потом — горячая волна боли. В углу комнаты хлопает крыльями фазан мисс Страуд. А Марианна — лебедь с длинной белой шеей.

* * *

Вечером в воскресенье, когда Марианна возвращается, уставшая, после своего второго уик-энда дома, она обнаруживает у себя на столе записку от Беатрис. К ней прилагаются смородиновая булочка в бумажном пакете и банка сгущенного молока.

Мы по Вас скучали! Оставили еды на случай, если Вы проголодаетесь. Если вернетесь до девяти, приходите в комнату Отто играть в вист. Ей уже гораздо лучше, и она просит передать, что у нее есть несколько новых журналов, в том числе «Пикчер-шоу» и «Панч». Если они не в Вашем вкусе или Вы не сможете отобрать их у Доры, то знайте: я уже дочитала «Эпоху невинности»[30] (прелесть что такое), и теперь она в Вашем распоряжении.

Б.

Марианна тронута заботой Беатрис. Разговоры и смех подруг разносятся по всему коридору, однако она не присоединяется к ним. Ей необходимо наверстать упущенное в плане учебы и сна и к тому же провести часок-другой в спокойных раздумьях, чтобы свыкнуться с переходом из одной жизни в совсем другую.

Наутро она встречает подруг за завтраком, ожидая, что сейчас придется отбиваться от вопросов — почему у нее такой усталый вид и почему она за все выходные не прочитала ни одной страницы? Однако девушки сегодня в благодушном настроении — даже Отто, которая обычно раздражается от любой мелочи, — и делятся новостями. Мисс Бейзли перебралась в более удобный кабинет, поближе к столовой, так что ее комната теперь пустует. А еще подругам не терпится рассказать Марианне о том, как в субботу засорился туалет.

— Я грешу на Спаркс, — говорит Отто. — Система не выдержала такой нагрузки.

Беатрис фыркает от смеха.

— Я же вам объясняла — я готовилась к дебатам с Норой в комнате отдыха.

— Нам пришлось идти в седьмой коридор, — шепчет Дора. — Ужас.

— Айви Найтингейл у себя в комнате целый день ходит в красном клетчатом переднике, — говорит Отто.

Дора наклоняется ближе:

— Оказывается, она устраивает ежедневные чаепития и на студенческой кухне готовит для своих гостей тосты с анчоусами. С виду и не подумаешь, что она изучает гуманитарные науки — самую трудную специальность.

— А комната Джозефины Боствик — это что-то убийственное, — говорит Отто. — Хуже, чем у Спаркс. Дверь нараспашку, всюду раскиданы спортивные принадлежности, и запах оттуда доносится очень специфический.

— Определенно плесень, — добавляет Дора, прихлебывая чай.

Беатрис морщится:

— Я бы сказала, это ваше счастье, что вы уехали, Марианна. Как прошли ваши выходные?

— Да, мы хотим услышать все подробности о проповеди вашего отца, — усмехается Отто.

— «Не могли бы вы помолчать, Уоллес-Керр!» — передразнивает кого-то Марианна, и остальные в восторге заливаются хохотом.

* * *

Камера Рэдклиффа с ее круглыми галереями и изящным гипсовым куполообразным потолком уже стала для Марианны самым любимым читальным залом в Бодлиане. Запас книг в библиотеке колледжа невелик, а спрос на них всегда большой, поэтому по понедельникам после обеда «восьмерки» занимаются в Рэддере[31]. Жизнь у Марианны теперь насыщенная, дни полны хлопот. Она записалась в хор Баха и еженедельно сидит на репетициях произведений Пэрри и Воана-Уильямса[32] среди молодых людей, чьи приподнятые подбородки и искренность исполнения трогают ее до слез. Вместе с Дорой она продает рекламные места в «Имп», журнале Сент-Хью, выходящем раз в триместр, а когда есть время, печатает листовки для Дискуссионного клуба — в качестве одолжения Беатрис. Однако в эти драгоценные часы в Бодлиане Марианна наслаждается царящей вокруг тишиной. Эта атмосфера напоминает ей о молитве. Некоторые мужчины бросают на нее любопытные взгляды, но большинство проскальзывают по лестнице мимо или опускаются на соседний стул с таким видом, будто девушки их нисколько не интересуют, и это само по себе безмерно радует.

В шесть вечера, чтобы успеть одеться к ужину, подруги выходят из библиотеки и направляются к своим велосипедам, стоящим у невысокой металлической ограды, окружающей здание. На площади перекликаются звонкие колокола, отзванивающие время.

— Боже правый, у меня ужасный вид, — говорит Отто, утыкаясь носом в пудреницу.

После пятничного похода к дантисту лицо у нее все еще опухшее. Операция была быстрой и кровавой, и Отто, обычно такая уверенная в себе, перепугалась до смерти. По возвращении Марианне пришлось уложить ее в постель, где она и пролежала до конца дня. Реакция Отто на удаление зуба оказалась такой острой, что Марианна невольно задумывается, не стоит ли за этим что-то еще, но решает не расспрашивать. Пока Марианна не готова раскрывать собственные секреты, она не имеет права и на чужие.

— Я считаю главными виновниками вас и вашу нугу, Спаркс, — бросает Отто через плечо.

— Кстати, о нуге — я умираю от голода, — отзывается Беатрис, застегивая пуговицы пальто.

Как раз в тот момент, когда Марианна втыкает в волосы шпильку, прикалывая шапочку, из дверей Брасеноуз-колледжа, расположенного в двадцати футах от них, выбегает молодой человек в мантии.

— Помогите! — кричит он. — Пожалуйста, помогите!

Он разворачивается и, толкнув