Смерть на Босфоре - Михаил Александрович Орлов

– А дальше что?

– Обмыли покойника, царствие ему небесное, прочли заупокойную молитву, отвезли на берег и предали земле.

– А как он выглядел? – наученная Симеоном, спросила Ирина.

– Красивых мертвецов не видывал, как только душа отлетает, так и лицо меняется…

– Выходит, ничего необычного? – разочарованно заметила Ирина.

– Разве что вот только… Когда переодевали покойника в чистое, креста на нем не оказалось… Странно, архимандрит все же…

– Не распотешил, не расстарался… – плавно, нараспев молвила чаровница и, чуть поддразнивая, чем доставила себе некоторое удовольствие, повела Юрия Васильевича в спальню.

Как только дверь закрылась, у сундука в углу приподнялась крышка и оттуда вылез красный, словно вареный рак, полузадохшийся Симеон. Не рассчитал – одной дырки для воздуха оказалось недостаточно. Жадно схватил ртом воздух. Тряхнул головой – только бы не закашляться…

«Больше мне здесь делать нечего», – решил он и покинул дом. Узнать удалось немного, но кое-что прояснилось. Во-первых, Шолохов, по-видимому, ни при чем, иначе Мартиниан, посещавший покойного после него, поднял бы шум, а во-вторых, в этой смерти повинен или коломенский архимандрит, последний заходивший к Михаилу, или кто-то еще, или сам Господь Бог. Негодными продуктами Михаил, тоже мог отравиться…

Через несколько дней, не понимая, куда запропастился молодой человек, Ирина послала за ним Яницу. Вернувшись, та сообщила, что Симеон велел передать, что просит оставить его в покое и впредь не беспокоить.

«Как же я глупа, коли ничего не замечала!» – расстроилась женщина, проклиная тот день и час, когда встретила этого русского прохвоста. Ничего меж ними не было, и они ничего не обещали друг другу, так что ничьей вины в их разрыве нет, но все же обидно…

27

Отправляясь в поход, Ягайло запросил у Кейстута ратников, но тот отказал. Северные границы Литвы оставались тревожны и там отлично помнили страшное нашествие тевтонов три года назад. Тогда дым от сожженных деревень застилал небо. В честь Приснодевы Марии литовцев травили, словно лисиц и зайцев, а сколько народу увели в полон, и не счесть. Не приведи Господи пережить еще такое лето! Только осенью, когда начались дожди с градом и стала портиться провизия, орденское войско вместе со своими гостями из западных стран повернуло к Кенигсбергу. Как бы то ни было, но полесская, подляшская, жмудская, брестейская, гродненская, волковысская, частично лидская и новогрудская земли ратников для похода не дали.

Затянулся сбор войск и на Малой Руси, уж слишком непопулярен там оказался союз с ордынцами. Отойдя под Литву, юго-западные русские княжества, хотя и не испытывали всего ужаса татарского ига, тем не менее нередко подвергались набегам. Случалось, выплачивали и откупы, чтобы оставили в покое.

Условленная дата соединения литовских и ордынских войск приближалась, а до места встречи предстояло еще идти и идти. Не то чтобы Ягайло преднамеренно опаздывал, просто так складывались обстоятельства, а его природная леность усугубляла положение. Вместе с ним шли и два его брата – Владимир Киевский и Василий Черниговский.

На пути русско-литовского войска лежал приграничный Одоев, стоящий на левом берегу Упы. При приближении Ягайло местный князь Роман Семенович бежал. Чтобы избежать разграбления, горожане отворили ворота и с крестами, иконами и хоругвями встретили гостей. В тот же день с юга к городу в сопровождении двух иноков подъехал возвращавшийся из Царьграда Киприан.

Ягайло неплохо относился к митрополиту, ставленнику своего отца, а потому встретил его с почетом. На пиру, данном в честь святителя, князь не преминул поинтересоваться цареградскими новостями, хотя те в сущности его мало заботили. Киприан это понял и лишь рукой махнул:

– Теперь там всем заправляет святейший патриарх Нил. Надеялся с ним договориться, да куда там – московское серебро перевесило все доводы, и мне недвусмысленно намекнули, что могу лишиться и того, что имею. Вот и возвращаюсь, несоло хлебавши. А ты, государь, куда ведешь рать? – слукавив, спросил митрополит, хотя отлично знал ответ.

Одоев совсем не лежит на пути из Болгарии в Киев, тем не менее, услышав о союзе Ягайло с Мамаем, Киприан сделал крюк, чтобы воспротивиться втягиванию агарян в христианскую междоусобицу.

– На Дмитрия, отче…

– А отчего не по Можайской дороге идешь, по ней, чай, ближе…

– Прежде с ордынцами соединюсь, а уж потом вместе навалимся на Москву.

– Помилосердствуй, государь! – сделав вид, что потрясен услышанным, воскликнул Киприан. – Они ведь магометане, а ты крещеный. И что ж, станешь с ними братьев во Христе резать?

– Москвичи – мои заклятые враги! Помнится, ты и сам проклял и отлучил Дмитрия от церкви, а значит, он – отступник, хуже язычника…

– Я отлучил его, а не Русь и не православное воинство, Яков Ольгердович, – заметил митрополит, впервые за беседу назвав Ягайло его христианским именем.

– Дмитрий у меня отнял Трубчевск со Стародубом, а братьев моих, изменников, у себя пригрел. Разве сие не повод?

– Все едино, неладное ты затеял… Одумайся, пока не поздно, ведь Иудин грех на душу берешь…

– Занимайся, митрополит, своими делами, а в мои не лезь. У тебя монахи по монастырям с бабами живут да бражку хлещут, а попы мздоимствуют, вместо того чтобы молиться за все христианство! – раздраженно осадил Киприана Ягайло, вытер о скатерть жир с рук, поднялся из-за стола, зло глянул сверху вниз и покинул горницу.

Следом удалились его братья Ольгердовичи, а потом потянулись и прочие. Последними разбежались слуги. Киприан остался один за уставленным яствами столом. Тупо смотрел на блюда и пытался предугадать грядущее, казавшееся тревожным и туманным.

Покинув Одоев, Ягайло повел войско дальше, но беседа с митрополитом заставила его призадуматься. На ближайшем привале русско-литовскую рать догнал один из иноков Киприана.

Митрополит слал свои благословения Ягайло-Якову и одновременно предостерегал: «Опасайся, государь, вступать в бой и проливать кровь христианскую, твои русские ненадежны и готовы переметнуться на сторону Дмитрия, да и литвины при первой же возможности перейдут к твоим братьям, подручникам Москвы… Не рискуй великокняжеским венцом, и головой. Молю тебя Господом Богом, одумайся…»

Волей-неволей вспомнился донос на дядю, который переслал ему зять Вайдылло уже после его выступления в поход. В нем утверждалось, что Кейстут намеревается захватить литовский престол. Не поверил – а может, зря? Почему-то припомнилось, как перед походом, хотя давно принял христианство, тайком ездил к языческим ведунам и те предсказали ему бесславное возвращение.

Выхватил у монаха, читавшего Киприанову грамоту, свиток и разодрал его в клочья, тем не менее еще более замедлил и без того неторопливое движение своей армии. «Неужто все псу под хвост?» – думал Ягайло, посылая очередного гонца к Мамаю с известием, что задерживается, но придет непременнейше, пусть не сомневается.

В начале