Смерть на Босфоре - Михаил Александрович Орлов

сентября воздух чист и прозрачен, пока тепло, но продлится это недолго… Ах, как хороша степь в эту благодатную пору, на ее просторах все вызрело, и каждая тварь может найти себе пропитание. Высоко в небе, распластав крылья, в задумчивости парят сизые ястребы, высматривая добычу, и никому не хочется умирать, ни человеку, ни зверю.

28

За Окой путь русским указывали проводники из купцов-сурожан, которые торговали с итальянскими колониями Причерноморья и знали дороги в Поле, зимовья и кочевья степняков. Нигде не задерживаясь, войско безостановочно продвигалось к верховьям Дона.

Сколько ратей видела эта земля дотоле, сколько человеческой крови впитали здешние черноземы, никому не ведомо. Об этом напоминали лишь лошадиные черепа да вымытые дождями человечьи кости, белевшие в разнотравье.

Впереди шла конная разведка под началом отчаянного и бесшабашного боярина Семена Мелика.

– Сам только повидай Мамаево воинство, а не с чужих слов доноси, – напутствовал его Дмитрий Иванович.

От таких слов Мелик даже скривился (не знаешь меня, что ль?!), но ничего не сказал, поклонился и ускакал со своими всадниками.

Когда войско остановилось в тридцати верстах от Дона в деревеньке Березуй на большой Епифанской дороге, туда от разведчиков примчались Петр Горский и Карп Олексин со спеленутым по рукам и ногам мурзой.

Пленный показал, что Мамай стоит на Кузьминой гати, в трех переходах от верховьев Дона, и не ведает о переправе русских через Оку. «Странная, если не сказать страшная, беспечность», – подумалось Дмитрию Ивановичу, и он заподозрил ордынца в лукавстве, но зря. Темник и правда стремился лишь к увеличению численности своей армии, не заботясь ни о чем ином. К нему в самом деле стекались все новые и новые отряды искателей приключений. Он полагал, что русские еще топчутся где-то подле Коломны на Окском рубеже, и в своей победе не сомневался.

– А велико ли у Мамая войска? – поинтересовался у пленного князь и велел кинуть ему под пятки раскаленные угли.

Завыл, оскалив зубы… Плеснули водицы – угли зашипели и потухли.

– Желаешь еще?

Глянул диким, затравленным взором, в ужасе замотал головой и гортанно, с надрывом выкрикнул:

– Батыров собралось неисчислимое множество, не перечесть! Можете считать себя мертвецами…

– Это ты не жилец, – недобро усмехнулся князь и велел удавить ордынца.

В Березуе к московскому войску присоединились братья Ягайло и его заклятые враги Андрей и Дмитрий Ольгердовичи со своими дружинами и добровольцами из Пскова.

Когда Мамаю донесли о переправе русских через Оку и направлении их движения – да скрыть это было и невозможно – он собрал военный совет. Юный хан Тюляк восседал в шатре на возвышении среди парчовых подушек, брал с блюда кусочки рахат-лукума и, не обращая ни на кого внимания, предавался чревоугодию. Мамай в красном шелковом халате, подпоясанном широким поясом, из-под которого высовывалась рукоять кинжала, расхаживал по шатру и говорил, а остальные внимали ему, стараясь не пропустить ни слова. Наконец он остановился и велел всем высказаться.

Приближенных темника обрадовало безрассудство русских, которые сами лезли в пасть ордынского дракона. Теперь за ними и гоняться не придется… Окружить и раздавить – таково было единодушное мнение, но когда очередь дошла до мурзы Кутлук-бека, то тот предложил не принимать боя, а обойти войско князя Дмитрия стороной, отрезать его от Руси и выжечь степь. От бескормицы сначала падут лошади, а затем очередь дойдет и до людей. Одновременно с этим мурза советовал послать несколько тысяч всадников на Москву, оставшуюся без прикрытия, и пленить семью Дмитрия Ивановича, чтобы он стал уступчивее.

– Это самый верный и легкий путь к победе, клянусь всемилостивейшим Аллахом, – завершил свою речь Кутлук-бек.

Сперва Мамай в какой-то задумчивости взирал на мурзу, и никто не смел нарушить молчания. Потом его тигриные глаза потемнели, и он закричал:

– Ты что, кумыса опился?!

Последнее время на него порой накатывало какое-то бешенство из-за любой ерунды – жеста или слова. Замолчав, он жадно глотнул ртом воздух и стал приходить в себя. Все молча смотрели на него, ожидая дальнейшего. Даже Тюляк в наступившей тишине перестал жевать рахат-лукум и, ничего не понимая, переводил взгляд с одного на другого. Взяв себя в руки, темник продолжил:

– Зачем нам такая морока?! С нами вся Великая степь, а кроме того – воины от армян, черкасов, ясов, генуэзцев, да всех и не перечесть. Нет! Сперва я раздавлю Дмитрия, а потом ворвусь в его владения… Верно, повелитель? – резко обернувшись к Тюляку, так что брякнула золотая серьга в ухе, спросил Мамай у юного хана.

Тот надул пухлые щеки и важно кивнул.

– Я считал тебя умнее, Кутлук-бек, но ошибался. Твои советы мне более не нужны. Ступай… – молвил темник и подумал, что разберется с этим мурзой позже.

Тот закусил задрожавшие от обиды губы, поклонился и, опустив голову, вышел, понимая, что больше ему делать у Мамая нечего, однако для бегства нужно выбрать благоприятный момент, а то догонят и казнят как дезертира.

Когда все разошлись, с Мамаем остался один мурза Тимир, его старый соратник и друг, если только такой термин уместен для кого-либо из окружения темника.

– Что-то я притомился. Какая-то тоска на душе. Давай отдохнем, как прежде… – предложил Мамай и дважды дернул за шелковый шнурок. У входа в шатер столько же раз звякнул колокольчик, и внутрь вошел юноша в белой одежде с опущенными длинными ресницами.

– Мальвазии, Мустафа!

Хотя пророк и запретил правоверным вкушать вино, но Мамай, как и многие другие мусульманские правители, предпочитал его всем другим напиткам, а запрет считал относящимся лишь к простолюдинам.

– Слушаюсь, господин, – поклонился слуга и, мелко семеня, выскользнул из шатра.

– Услужлив, расторопен и проворен. Я им доволен, хотя не люблю новых людей в своем окружении, – заметил темник.

– Я тоже недавно принял к себе чужака и, как и ты, им доволен. Он владеет любым оружием, словно бывалый вояка, хотя совсем молод, – в свою очередь похвастался Тимир.

– Где же ты сыскал такого?

– Он прибыл сюда с отрядом буртасов. После смотра они по своему обыкновению устроили военные игрища, так он всех превзошел. Вот я и взял его к себе.

Пока темник с мурзой расхваливали своих людей, в соседней палатке виночерпий налил из бочонка в серебряный кувшин сладкую сицилийскую мальвазию и передал его Мустафе.

У шатра его остановили телохранители, лекарь-перс понюхал напиток, взболтал его и дал испробовать рабу-смертнику. Яды тогда были в большом ходу, и их пускали в дело при любой возможности. Убедившись, что с рабом все в порядке, Мустафу пропустили. Через минуту он уже наливал густую сладкую мальвазию в