Смерть на Босфоре - Михаил Александрович Орлов

– А не ты ли, отче, состряпал грамотку в патриархию? Чай, обиду затаил на Юрия Васильевича? Он, между тем, представляет здесь великого князя, так что волен карать любого из посольских за измену…

Это, разумеется, не совсем соответствовало истине – находившиеся на территории империи чужеземцы подчинялись ее законам, но отец Александр не был силен в юриспруденции, как, впрочем, и в богословии, ибо свою должность занял по наследству. От услышанного его аж пот прошиб.

– Да ты что, Василий! Не помню уж, когда и перо-то в руках держал…

– Ой, дуришь меня!

– Ну прикинь сам, зачем мне сие?

– Э-э, люди еще и не то сдуру али со злобы выкидывают. Вон мой кум с женкой полаялся да в сердцах, назло всему белу свету, свой двор подпалил. У нас, сам знаешь, дна ни в чем нет… Так что не взыщи, пусть Юрий Васильевич сам с тобой разбирается…

– Да ты что! Христом-богом клянусь!

– Хитер ты не в меру, вот в чем твоя беда! Поручение мне нужно выполнить али нет? Вот то-то…

– Забирай у меня все: рясу почти новую, перед отъездом справил, намоленную икону Пресвятой Богородицы, порты не протертые… Не побрезгуй, голубь, от чистого сердца… Только не губи! – взмолился отец Александр.

Кустов глянул протоирею в глаза и не увидел в них ничего, кроме животного страха.

– Может, и правда не ты? – согласился он и соблаговолил принять предложенное, а наутро продал все. Да и к чему ему поповская ряса с чужими портами?

Игумен ярославского Спасо-Преображенского монастыря Антон повел себя подобно протоирею Александру, и толмач остался им тоже доволен.

Осмелев, заявился в монастырь Святого Михаила к архимандриту Иоанну, который более всех противился рукоположению Пимена, и начал, как обычно… Старец сперва только глазами хлопал, словно филин, но когда уразумел суть всего, схватил посох и принялся охаживать им непрошеного гостя. Не ожидавший подобного Кустов кинулся прочь. На выходе из обители все же поинтересовался у привратника жизнью архимандрита: оказалось, тот уж давно не покидал обитель, да и русские посещают его нечасто. Убогие всем в тягость.

«Видно, не он», – вздохнул толмач.

Посомневавшись несколько дней, Кустов отправился к Мартиниану, но уже с некоторой опаской. Однако оказалось, что с некоторых пор тот сгинул. «Ну и славненько, этот уж, верно, не отопрется», – посчитал Васька и указал боярину на архимандрита.

– Ну, молодчага, услужил, – похвалил Юрий Васильевич. – Помнится, когда обсуждали на «Святом Луке», кого ставить в митрополиты, он отказался от такой чести. Мне это еще тогда подозрительным показалось. Напакостил гаденыш и утек…

– За труды мои, за усердие хоть горбушку подай своему верному псу, – смиренно попросил Кустов.

Что ж, заслужил. Кочевин-Олешеньский развязал мошну на поясе, достал из нее несколько серебряных монет и одну протянул толмачу – и этого довольно.

4

Во время сражения Ягайло находился в одном переходе от Куликова поля и мог принять участие в битве, если бы поторопился, но предпочел не рисковать. Узнав, что Мамай разбит, он повернул вспять. Большая часть его войска состояла из православных, не желавших рубиться на стороне нехристей и хорошо помнивших о разгроме татар при Синих Водах[67], который положил конец ордынскому игу на Киевской и Черниговской землях.

На обратном пути Одоев не спасли от армии Ягайло ни кресты, ни иконы – его вчистую разграбили, не пощадили даже монахинь – невест Христовых. Спасибо, город не спалили…

Несколько оправившись после битвы, войско Дмитрия Ивановича навело мосты через Дон (теперь хватило двух), переправилось на левый берег и двинулось к дому.

Обозы, перегруженные трофеями – одеждами, оружием и прочим добром, захваченным у разбитого противника, – растянулись на многие версты. Тут же везли раненых, многие из которых умирали, ибо действенных снадобий тогда не существовало и за лучшее средство почитались молитвы и заговоры. Раны обычно смазывали глиной, прикладывали к ним примочки из мочи или принимали отвары из разных трав, кореньев и животных веществ, но это плохо помогало. Немногочисленные лекари в большинстве своем лечили скверно – средневековье было темным периодом медицины. Впрочем, раненые умирали и без их помощи…

С обозом гнали табуны коней, стада буйволов и овец, вели гордых и высокомерных верблюдов, поплевывавших на новых, неумелых погонщиков. Все это с гомоном и шумом, частыми остановками неспешно двигалось на север. Дмитрию Ивановичу не терпелось поскорее вернуться домой и, оставив войско, с отрядом легкой конницы он понесся к Коломне, в которую прибыл 21 сентября. Митрополичий местоблюститель епископ Герасим с духовенством, крестами и иконами, встречали князя. С пением псалмов победителей сопроводили до соборной церкви Успения Пречистой Богородицы и там отслужили благодарственный молебен.

Дмитрий Иванович не намеревался задерживаться в Коломне, но провел там четыре дня, ибо после быстрой скачки ощутил слабость и некоторое головокружение – все-таки в битве ему изрядно досталось. Будучи человеком мнительным, он часто думал о смерти, поскольку еще отроком пережил кончину отца, потом смерть матери и наконец – младшего брата Ивана. Вот и сейчас невольно вопрошал Всевышнего, а не уготована ли и ему нынче кончина? При этом старался представить, что творится у него внутри, от чего становился еще мрачнее. Сидел в воеводском тереме у слюдяного оконца в рубахе до пят, нахохлившись, словно петух, помятый дворовой собакой, а в голове противно шумело подобно тому, как шумит бор в ветреную погоду.

Не только Дмитрий Иванович, но и все ратники стремились поскорее достичь родимых пределов, а потому, не имея единого руководства, войско разделилось.

Одна из колонн двигалась по лесному тракту через черниговские земли. Воины уже предвкушали радость встречи с родными и близкими, как те примутся рассматривать диковинные трофеи и затаив дыхание внимать рассказам об ужасной, небывалой сече…

Вырвавшиеся из лап смерти много смеялись, бражничали в придорожных корчмах, щедро расплачиваясь с хозяевами и оглашая окрестности песнями, которые горланили во всю мощь своих глоток… Случалось, и безобразничали, но кто их за то упрекнет – они возвращались чуть не с того света, и будущее им представлялось радостным и счастливым.

Неладное заподозрили, только увидев вооруженных всадников. Василий Ольгердович Черниговский посчитал, что ратники, двигавшиеся через его владения без дозволения на то, – его законная добыча. О сопротивлении не могло идти и речи, однако некоторые, у кого из башки еще не выветрился хмель, не пожелали сдаваться, таковых безжалостно перебили. Эту кровь черниговцы пролили сверх жалости и помимо необходимости. Но что им до чужой жизни? Василию Ольгердовичу достались не только возы с трофеями, но