Смерть на Босфоре - Михаил Александрович Орлов

смерти обострила жизненные силы, мало кто сомкнул глаза в ту ночь – люди в последний раз любовались чистым звездным небосводом, завтра увидеть его уж не чаяли. Ожидание гибели казалось невыносимым, и слабые духом украдкой всхлипывали. Жизнь представлялась такой прекрасной, так хотелось еще пожить и подышать этим воздухом…

До тех пор, пока не стал известен исход битвы, в Москве, Ярославле, Великом Ростове, на Белоозере и во многих других местах женщины, проводившие кормильцев в войско – уже не жены, но еще и не вдовы – день и ночь молили Всевышнего о своих близких… Все были едины в этом страстном, неудержимом порыве – от последней измордованной жизнью холопки и до великой княгини Евдокии Дмитриевны. Церкви и часовни были отворены с раннего утра и до глубокой ночи для молящихся, священники хрипли и валились с ног от усталости, в непрерывной череде церковные службы следовали одна за другой. Тягостной неизвестностью, словно пеленой тумана, заволокло Русь. За закопченными срубами изб и за стенами теремов тоскливо и протяжно ныл, разрывая души и предвещая беду, пронзительный осенний ветер.

Настало утро, но Куликово поле застилал туман. Под его прекрытием незаметно для ордынцев великий князь поставил в дубраве засадный полк под началом Владимира Серпуховского и боярина Боброка. Только к полудню туман начал рассеиваться. Когда наконец все смогли рассмотреть белое знамя с золотым солнцем на Красном холме, великий князь Дмитрий Иванович сел в седло, тронул коня шпорами и направился в передовой полк.

Близилось страшное и небывалое. Говорят, Всевышний проверяет человека, посылая ему испытания, но тогда, в сентябре 1380 года от Рождества Господа нашего и Спасителя, или, иначе, в 6888 году от сотворения мира, в день Рождества Богородицы, Он послал испытание целому народу…

Часть вторая

(сентябрь 1380 – осень 1383 годов)

1

Из беседы с Мартинианом Еремей понял только одно: архимандрит не из дураков, хотя и прикидывается простачком… Если к этому присовокупить подслушанный Симеоном рассказ Кочевина-Олешеньского об «Апостоле Луке», то получалось, что Мартиниан вслед за Шолоховым посещал Михаила перед кончиной. От этого в душе поселилась некая тревога, будто упустил нечто важное, а что – не припомнить.

Поглаживая по загривку Веню, который только из снисходительности позволял такую фамильярность, Еремище долго размышлял о том, как вывести архимандрита на чистую воду, и решил ловить на живца.

Однажды как бы ненароком он встретил Мартиниана неподалеку от монастыря Спаса Человеколюбивого:

– Будь здрав, отче. Как поживаешь?

Архимандрит расплылся в сладчайшей улыбке, хотя его глаза смотрели настороженно и совсем не ласково, но последнее могло и померещиться.

– Благодаря милости Господа жив-здоров, но загадывать наперед не берусь, ибо уже ощущаю холодное дыхание старости. Впрочем, в ней есть своя благость, страшусь лишь немощи… А как твой розыск?

– Лучше некуда, – ответствовал Еремей, оглянулся по сторонам – нет ли посторонних, придвинулся к Мартиниану и понизил голос: – Отыскался служка. Правда, пока молчит, но ничего, и не таким языки развязывал.

Глаза Мартиниана на миг остекленели. Он перекрестился и попытался разузнать какие-либо подробности, но безуспешно.

– Знаю, ты человек надежный, но это дело княжеское, а потому уж извини… Не стану более отвлекать тебя от благочестивых мыслей. Будь здрав, отче, – попрощался Еремище и заторопился прочь, а Мартиниан еще долго стоял в глубокой задумчивости и смотрел ему вслед.

Наутро, накормив Веню, Еремей покинул подворье, но не сделал и нескольких шагов, как почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернулся – неказистый рябой горбун в рясе разглядывал его, перебирая четки и шевеля пухлыми губами. Вроде как читал молитву. За время прогулки Еремище несколько раз украдкой оглядывался – горбун плелся следом. Занятно! Вернувшись на подворье, поинтересовался у одного из чернецов, нет ли среди посольских горбуна, и тот вспомнил:

– Как же! Есть один, коломенский дьячок, келейник Мартиниана… Бирюк, нелюдимый, хорошо хоть не кусается…

«Значит, клюнуло!» – понял Еремище, поделился своим открытием с Симеоном, и они изобрели рискованную, а со стороны может показаться и глупую штуку…

Наутро горбун с удивлением наблюдал за тем, как Еремей, сидя на завалинке, дрессировал черного котища, заставляя его то подпрыгивать за царским желудем (так на Руси называли грецкие орехи), то приносить его в зубах, будто вознамерился податься в скоморохи…

Тем временем Симеон снял домик в Вигле, районе, имевшем дурную репутацию. Если червям нравятся разлагающиеся трупы, то тем, кто не дружил с законом, был сладок и приятен здешний воздух. Тут они чувствовали себя в полной безопасности.

Когда Симеон пояснил, как добраться до снятого дома, и передал Еремею ключ, тот посадил кота в заплечную суму, направился на улочку Святых Утопленников, вошел там в ничем не примечательное жилище и запер за собой дверь. Потом он через щель в ставнях наблюдал, как горбун, следивший за ним, немного подождав, заковылял прочь.

Когда на город опустились сиреневые сумерки, в конце улицы показались две тени. Поравнявшись с домом, снятым Симеоном, один из незнакомцев достал топор и как ни в чем не бывало принялся снимать дверь с петель. Стражников он не опасался – те уже сидели в трактирах и попивали винцо, предоставив каждого его участи.

– Эй, Шишка, – раздался приглушенный голос Мартиниана, как только взломщики проникли в дом.

Ответа не последовало. Незваные гости зажгли свечи и принялись обследовать помещение за помещением. Из-под одной из дверей пробивался слабый свет. Открыв ее и переступив через порог, они увидели Еремея с мечом в руках. Тут же кто-то невидимый со скрежетом задвинул засов у них за спиной.

– Попались, голуби, – криво усмехаясь, молвил чернец и присовокупил к тому несколько слов, без которых русскому никак нельзя.

Архимандрит и дьячок безмолвно взирали на княжеского соглядатая.

– Ну что, буйные головушки? Молитесь об упокоении своих грешных душ, на сей раз вы влипли… – молвил он.

Горбун поднял было топор, но меч плашмя опустился ему на голову, и он безвольно осел.

– Ты ведь человек великого князя, да еще в монашеском звании, а не разбойник с большой дороги, что же ты творишь?! – вскричал Мартиниан.

На это чернец лишь заметил:

– Зато теперь мне известно, кто повинен в смерти Михаила, теперь кара земная настигнет тебя прежде небесной…

Тут архимандрит учудил такое, чего от него нельзя было ожидать и о чем вспоминая потом Еремей только почесывал затылок. С проворством сорванца и ловкостью акробата совсем не молодой Мартиниан кинулся к окну, прыгнул через голову, выбил ногами закрытые деревянные ставни да и был таков, словно дух нечистый унес его в преисподнюю.

На