Восьмерки - Джоанна Миллер

что они так заинтересовались: Фрэнк хорош собой — особенно для тех, кому нравятся смуглолицые, жаль только, ростом не вышел. После чаепития в Джезусе они встречались еще дважды: один раз случайно, возле Рэддера, а второй — когда он пригласил их всех вместе с неизбежной мисс Кокс в Союз на дебаты о правах рабочих. Беатрис была в полном восторге. Дора же нашла сиденья слишком жесткими, а ораторов — совсем уж дубовыми. Однако она сочла своим долгом с улыбкой помахать рукой Фрэнку, когда тот улыбнулся ей с другого конца ряда.

— У меня для вас подарок, — говорит он, проводя рукой по своим темным кудрям.

— Ой, прошу прощения, я не думала…

Дора оглядывается на окна директорской.

— Н-н-ничего особенного.

Дора берет из его рук что-то маленькое, аккуратно упакованное в коричневую бумагу, и засовывает под мышку. Книга.

Фрэнк бормочет что-то о том, что ему посчастливилось достать американское издание, что в Англии книгу еще не продают и что это не стоит благодарности, а потом спрашивает, нельзя ли ему написать ей в рождественские каникулы. У Доры все сжимается внутри, однако она дает согласие. Отказывать глупо. Кто знает, сколько еще шансов ей выпадет устроить свое будущее? Судя по тому, что пишут в газетах, немного. А мысль о том, что ее ждет в противном случае — ухаживать за родителями и зависеть от милости близнецов, — приводит в ужас. Как бы она ни старалась, она не готова разделить отважную решимость подруг перед лицом одиночества.

Махнув рукой на тренировку, Дора возвращается в свою комнату, где Мод уже наполняет жестяную ванну. Как только она уходит, Дора запирает дверь на задвижку и срывает с подарка бумагу и бечевку. Это тот самый роман о детективе-бельгийце, которым так восторгалась мисс Кокс: «Таинственное происшествие в Стайлз». Дора бросает книгу на кровать, раздевается и поспешно погружается в воду, зная, что та недолго будет теплой. Когда она откидывается назад и касается шеей металлического бортика, по рукам пробегают мурашки. Волосы расплываются во все стороны, словно осторожно пробуют на вкус обретенную свободу. Потом их придется целую вечность сушить у камина, и все равно утром на подушке останется влажное пятно. Если расчесывать их щеткой и брызгать тоником, то мыть можно всего дважды в месяц, обходясь совсем небольшим количеством шампуня с кокосовым маслом, который мама заказывает из Лондона.

Протягивая руку за шампунем, Дора бросает взгляд на пальцы ног, колени, живот и грудь, торчащие из воды. На теле заметны следы студенческой жизни: пальцы на руках в чернилах, на среднем — мозоль от авторучки, ноги покрыты синяками от велосипедных педалей, кожа на костяшках сухая из-за езды в ветреную погоду. «Что сказал бы об этом теле Фрэнк? — думает она. — Ведь он изучает медицину». Дора на миг представляет, как он, заикаясь и краснея, стаскивает простыню с ее обнаженной фигуры. Она вздрагивает и снова тянется за шампунем, но мокрой рукой трудно как следует ухватить стеклянный флакон. Он падает на пол, отлетает под стол и оказывается вне пределов досягаемости.

Вечером Дора помогает Отто готовиться к тайному выходу после наступления комендантского часа и за болтовней меняет грампластинки. Докуривая сигарету подруги, она чувствует привкус касторового масла от ее губной помады — как будто вместе с дымом она вдыхает саму Отто.

— Возьмите еще одну. — Отто протягивает сигаретную пачку, но Дора не осмеливается.

Когда Отто, выскользнув в окно, убегает к поджидающей ее машине, Дора принимается за уборку в комнате, слушая грампластинки с записями Айвора Новелло. Она раскладывает стопками журналы и взбивает подушки не только потому, что это успокаивает, — ей хочется сделать для Отто хоть какую-то малость, учитывая то, сколько времени они проводят здесь вместе. Она развешивает по плечикам одежду, ворохом сброшенную на спинку кресла. Из платьев ей больше всего нравятся два: с павлиньими перьями и геометрическими узорами, со специально подобранной к ним бижутерией — дешевой, из яркого пластика, массивной, но совсем не тяжелой.

Когда порядок в комнате наведен, Дора усаживается в кресло и вскрывает лежавшее в кармане письмо от матери, которое получила утром. Оно начинается в обычной жизнерадостной манере:

Ну и хлопот же было со слугами на этой неделе! Просто голова кругом идет. Алиса отказывается чистить духовку, говорит, что это работа кухарки, а садовник прислал известие, что они с сыном заболели и их целую неделю не будет. В четверг у меня игра в бридж, а если сад будет в таком виде, придется ее отменить. До чего же все это досадно.

Взгляд Доры опускается к последнему — длиннющему — абзацу.

Племянник миссис Палмер-Андерсон учится в Крайст-Черч, и он говорит, что в Оксфорде есть студентки, которых называют «веселыми девчонками»: парни с ними развлекаются, но никогда на них не женятся. Дора, пожалуйста, обещай мне, что не станешь такой «веселой девчонкой»!

Дора прерывает чтение и засовывает маму с ее увещеваниями обратно в конверт: хватит с нее на сегодня. Она идет по главному коридору на студенческую кухню, где Айви Найтингейл в своем красно-полосатом фартуке кипятит молоко. Они болтают о надвигающемся Рождестве и вместе варят какао, а потом Дора относит по чашечке Беатрис и Марианне, которые все еще корпят над эссе в своих комнатах. Она с трудом удерживается, чтобы не поцеловать их в макушки, а после немного жалеет, что не поддалась этому порыву.

Наутро Дора узнает от мисс Финч, что в начале следующего триместра ей предстоит пересдача экзамена по математике. Она тщательно просмотрела свои старые записи, и Отто занималась с ней геометрией и алгеброй. Удивительно, как легко Отто дается математика: все равно что руку согнуть или разогнуть, без всяких раздумий. Для Доры же это сродни ходьбе на протезе — мучительно, медленно, осторожно, и это вселяет в нее сомнения: может быть, ей тут вообще не место? В школе, под руководством учителей, она занималась усердно и считалась целеустремленной, прилежной и способной, но Оксфорд предъявляет пугающие требования в самых разных областях, помимо основного предмета. Хотя ей и нравится изучать ранний и средний английский, и, по словам мисс Финч, дела у нее идут хорошо, она предпочла бы играть в хоккей, а не штудировать латынь и логику, которые с нее спросят на экзаменах.

Отто, Беатрис и Марианна так много всего знают — они, кажется, никогда не задумываются о том, место ли им в Оксфорде. Учеба дается им играючи. Знания впитываются в них с такой же легкостью, как крем в кожу. В одном из журналов Отто Дора обнаружила список жаргонных словечек, и