Восьмерки - Джоанна Миллер

смущенно, Отто решительно качает головой, они смеются и обнимаются. Да, Марианна изрядно пьяна, ей страшно и не терпится вернуться домой, но что за девушки! Неудивительно, что существительное friend — «друг», «подруга» — происходит от древнего корня, означающего «любить», и этимологически связано со словом free — «свободный». Эти чудесные девушки вселяют в нее уверенность, что она все делает правильно.

Глядя на их улыбающиеся лица, Марианна думает: не пора ли рассказать подругам правду? Но это лишь краткий миг искушения, и эта искра, к счастью, гаснет, едва успев вспыхнуть.

Зимний Триместр

16

Вторник, 25 января 1921 года

(вторая неделя)

В первые недели зимнего триместра стоят ужасные холода, так что теперь длинные юбки приходятся как нельзя кстати. Под ними легко спрятать лишнюю пару чулок или даже вторые панталоны. Приподнятые по моде подолы, намокая, все равно сильно натирают икры, и ссадины под толстыми хлопковыми чулками Беатрис тому доказательство. Кожаные подошвы ее новых туфель (купленных по рекомендации Отто) промокают, а ремешки немилосердно режут ноги. Как говорит мама: кто-то умеет носить одежду, а кто-то нет. В следующий раз лучше будет купить практичные оксфорды[46].

Билеты на сегодняшнюю лекцию лорда Роберта Сесила «Перспективы Лиги Наций» достать было непросто, но Беатрис добилась своего, простояв накануне в очереди до тех пор, пока ее нос не стал похож на бесформенную сливу. Большую часть рождественских каникул она провела, считая дни до начала занятий и строча каждой из «восьмерок» длинные путаные письма, в которых перечисляла свои идеи насчет того, где нужно побывать в зимний триместр.

Шелдонский театр — желанное убежище от ветра, и девушки приходят пораньше, чтобы успеть занять места рядом. Спроектированное Кристофером Реном в 1664 году, здание имеет форму буквы D — в подражание древнеримским театрам под открытым небом. Это восхитительный шедевр неоклассики с золотыми орлами, тронами и львами, с тридцатью двумя расписными панелями на потолке. Беатрис находит театр просто великолепным, и, хоть им и не разрешили провести в нем матрикуляцию вместе с мужчинами, она утешается мыслью, что через три года «восьмерки» будут получать здесь дипломы.

— Каждая панель была расписана в Лондоне и доставлена в Оксфорд на барже. Потолок выглядит как фреска, но под панелями спрятаны некрасивые поперечные балки. Очень остроумно, — говорит мисс Турботт, их сопровождающая. — Христос — тот, что с нимбом. Он олицетворяет триумф знания над невежеством. А невежество — вон тот мужчина со змеями в… м-м-м… в неглиже.

Беатрис согласна: потолок и правда замечательный. По периметру живописного панно херувимы как бы раздвигают блестящие складки рыжеватого атласа, открывая взглядам зрителей классические фигуры, символизирующие искусства и науки, — женщин и мужчин, сидящих на венке из угольно-черных туч. Внутри венка облака сияют всеми оттенками золота, а на центральной панели крылатый ангел держит в руках что-то похожее на горящую звезду.

Мисс Турботт, их добровольный экскурсовод, дышит тяжело, как старая собака после прогулки. Учительница на пенсии, она скована викторианским корсетом и столь же суровой моралью. Беатрис признает, что она не худшая из всех, и все же ее присутствие раздражает: мужчины-то могут свободно ходить куда угодно. Мисс Турботт вздыхает, суетится, решая, кого усадить крайней с другого конца, и останавливает свой выбор на Марианне, которая, по ее мнению, менее всего склонна к предосудительному братанию с неприятелем.

Наконец и она усаживается — вся в бугристых складках, будто громоздкое стеганое одеяло, втиснутое в слишком маленький сундук.

— Марианна, дорогая, подвиньтесь. Не люблю скамейки. Очень не хватает границ.

— Может, она свяжет себе плед и уснет, — шепчет Беатрис.

— Она опять достала вязание? — спрашивает Отто. — В первом ряду? Ужас.

Но Беатрис знает: Отто ни капельки не волнует, что подумают люди. Она любит, когда на нее смотрят.

Отто зевает, обнажая маленькие острые зубки.

— Непременно нужно было приходить так рано?

— Места в амфитеатре — лучшие, — объясняет Беатрис. — Лига остановит новые войны. Кто знает — может, когда-нибудь мы увидим эту лекцию в учебниках.

* * *

Марианна смотрит, как молодые люди в мантиях идут по проходам и рассаживаются по рядам деревянных скамеек, засовывая под них зимние пальто и шарфы. Они закуривают сигареты и болтают с друзьями, сидящими в заднем ряду. Перебрасываются именами и рукопожатиями, будто теннисными мячиками. Вытягивают шеи, пытаясь украдкой взглянуть на женщин. Воздух тяжелый, мужской: в нем витают запахи помады для волос, застоявшегося дыма, сырого твида, кожи, угольной пыли и сладковато-кислый запах разгоряченных тел. Зал быстро нагревается.

Они сидят в центре, лицом к кафедре и органу — архипелаг из пяти женщин в море мужчин. Вязальные спицы мисс Турботт начинают размеренно щелкать. Ее пухлые руки кажутся неожиданно изящными, когда указательный палец нащупывает свободную шерстяную нить, а затем ловко захватывает ее и вплетает в единое целое. Марианна завидует отстраненности мисс Турботт и жалеет, что сама не может укрыться за маленькой шерстяной баррикадой. Может быть, когда-нибудь и она сама будет такой сопровождающей. Эта мысль ее не так уж и пугает. Она с удовольствием думает о том времени, когда ее перестанет волновать, заметил ее кто-нибудь или нет.

Марианна странно чувствует себя в Оксфорде после тихого домашнего Рождества, и беспокойство снова точит ее. Она ничего не пила и не ела, боясь, как бы потом не захотелось в уборную, и теперь страдает от жажды. В тысячелетнем здании, построенном исключительно для мужчин, нелегко найти женскую комнату. Она неудобно зажата между Отто и рослым светловолосым парнем в студенческом шарфе. Над их головами голые младенцы с пухлыми бедрами играют с гирляндами маргариток на фоне грязно-бирюзового неба. Марианна не может на них смотреть. Молодой человек, надо отдать ему должное, выглядит не менее смущенным: он подтягивает свои длинные ноги, чтобы не касаться ее юбок, и колени почти упираются ему в подбородок. Ростом он, как прикидывает Марианна, около шести футов четырех дюймов, а щеки у него красные, как помидор.

К ее удивлению, студент учтиво поворачивается лицом к девушкам.

— Добрый день, — говорит он. — Как замечательно, что здесь присутствуют дамы. Моя сестра тоже надеется приехать сюда в будущем году.

Мисс Турботт, считающая петли на другом конце ряда, ничего не замечает. Марианна невольно косится на соседа. Морщины у него на лице глубже, чем можно было ожидать, и это знакомые следы: он не от смущения покраснел. По щеке молодого человека змеится багровый шрам. У него нет одного уха, а над зияющей раной — проплешина размером с