Восьмерки - Джоанна Миллер

— Но вероятность разоблачения слишком велика. Почему просто не написать, что все кончено?

— В этом-то и вопрос, — кивает Отто. — Зачем заставлять невесту оплакивать тебя?

— Так можно поступить, только если тебе нет дела ни до нее самой, ни до того, что с ней будет, — говорит Беатрис.

— Судя по словам Доры, они были безумно влюблены друг в друга. — Марианна проходит в ворота колледжа и жестом показывает в сторону директорской. — Я доложу за всех, что мы вернулись. Это недолго.

Отто делает шаг в ворота, но на полпути останавливается и снова поворачивается к Беатрис:

— Есть такой математический термин — «степени свободы». Он обозначает количество переменных, максимально возможное при окончательном расчете статистики. Мы можем сколько угодно теоретизировать по поводу того, что произошло, там много разных переменных, но это не меняет того факта, что он вернулся.

Беатрис топчется на тротуаре. Да, она с детства мечтала о том, чтобы другие женщины поверяли ей свои секреты, но до этого момента не понимала, какая это ответственность.

— Я сама отнесу письмо в Куинз, — говорит она. — Прямо сейчас.

* * *

Пять часов вечера, сумерки уже сменились темнотой. Горстка звезд мерцает и гаснет, не в силах состязаться с дымящими трубами. Даже если Чарльз и правда вернулся в Куинз, Дора может не узнать его отсюда, из узкого переулка по другую сторону Хай-стрит. И что ей делать, если он все же появится?

В то утро она думала только об одном — увидеть его. Мысль о том, чтобы ждать еще целый день, казалась невозможной, от нетерпения руки и ноги сводило судорогой. Дора пропустила подготовку к экзаменам и ушла из колледжа, не предупредив остальных: не хотелось слушать, что они на это скажут, пусть и из самых добрых побуждений. Достаточно суеты вокруг нее с едой и пирожными. Но теперь она вся застыла, измучилась, и голова болит. Три часа прошло, дальше ждать бессмысленно.

Дора устало покидает свой пост под маленьким мостиком с окошком, образующим арку над Логик-лейн, и поворачивает налево на Хай-стрит, рассчитывая, что обратный путь на Паркс-роуд через мощеную площадь Рэддера займет у нее минут тридцать пять. Звонок на ужин прозвенит в 19:25. Все-таки жаль, что она не взяла с собой велосипед: выходя на улицу без разрешения и без сопровождения, она нарушает университетский устав. Из опасения, что ее могут заметить и доложить директору, она снимает мантию и шапочку и запихивает их в сумку, мысленно удивляясь: как это ей раньше не пришло в голову?

У входа на Рэдклифф-сквер народу столько, что Дора боится, как бы ее кто-нибудь не узнал. В панике она идет дальше по Хай-стрит, до Крытого рынка. Это более длинный путь, но скорее «городской», чем «университетский», тут она легко сойдет за обычную молодую женщину, направляющуюся по своим делам, — какую-нибудь швею или служительницу из колледжа. Одежда ее не выдаст: темный студенческий костюм и в лучшие времена почти не выделяется среди других.

Войдя через полуприкрытые ворота на рынок, Дора различает в воздухе явный привкус крови и опилок. Лавки и витрины уже закрываются, всюду тишина, не свойственная этому обычно оживленному месту. Мужчины в грязных фартуках, переругиваясь между собой, грузят ящики на металлические тележки. Одни глазеют на Дору, уперев руки в бока, небрежно зажав сигареты в уголках рта, другие не обращают на нее внимания: им бы поскорее добраться домой, в тепло. Боясь услышать какие-нибудь непристойности, Дора прибавляет шаг, чиркая каблуками о грубые швы сапог. В затемненных окнах висят вверх ногами свиные и коровьи туши: белые глаза, вывалившиеся языки. За спиной хлопает дверь. «Пустяки», — говорит себе Дора. Прямо перед ней под парусиновыми навесами шмыгают крысы. Дора вздрагивает, опускает голову и протискивается к выходу.

Повернув на Терл-стрит, она оставляет слева Джезус и справа Эксетер. Пустую дорогу по обеим сторонам освещают окна колледжей. Может быть, Чарльз сейчас где-нибудь там — в гостях у приятеля. Восставший из мертвых. Дора слышит, как сзади на тротуар выходит еще какой-то пешеход, и поначалу не обращает на это внимания, но вскоре чувствует, что кто-то догоняет ее, когда она пересекает Брод-стрит. Она останавливается, делая вид, будто рассматривает витрины книжного магазина Блэквелла, и пытается совладать с собой. «Сейчас всего шесть часов, — говорит она себе. — В шесть часов ничего страшного не случается». Лицо, отраженное в витрине, на фоне ярко-желтых книжных обложек выглядит бледным и перекошенным. Ни дать ни взять трагическая невеста из романа[48]. Сзади к ней приближается темная фигура. Она оборачивается, приготовившись защищаться, открывает рот, чтобы позвать на помощь, но мужчина проходит мимо и ныряет в «Белую лошадь». Дверь в паб захлопывается, выдохнув наружу теплый пивной дух.

Удивляясь собственной глупости, Дора поворачивает налево, к Музею естественной истории. По Паркс-роуд оживленно катят велосипеды и автомобили, и Дорины ноги двигаются в размеренном ритме. Она вспоминает, как ходила вместе с Беатрис смотреть аммониты и останки динозавров, как видела ископаемого ихтиозавра Мэри Эннинг, в грудной клетке которого сохранились рыбьи кости, как Беатрис говорила, что важно стремиться к равноправию в сфере разума. Но между Дорой и Чарльзом нет никакого равноправия разума. Совсем напротив. Последние три года она жила в реальности, оказавшейся его выдумкой.

А вдруг у него все-таки есть брат-близнец?

Или он потерял память после ранения?

Может быть, его сочли мертвым по ошибке, а когда она перестала писать, он решил, что она его больше не любит?

Вдруг она сама во всем виновата?

Мысли путаются и мечутся, словно вспугнутые вороны.

И тут, в нескольких минутах ходьбы от безопасного колледжа, происходит нападение. Из тени голых деревьев, окаймляющих Парки, появляются и преграждают ей путь две фигуры.

— Дора, это вы? Господи боже мой, мы до смерти переволновались! — говорит Отто.

Марианна распахивает руки, и Дора шагает в ее объятия.

18

Суббота, 29 января 1921 года

(вторая неделя)

Ночью на город обрушивается сильный снегопад. Дилемма Марианны — успеть на первый поезд в Калхэм или остаться, чтобы поддержать Дору, — разрешается сама собой, когда мисс Дженкинс, старшая привратница, объявляет, что Оксфордский вокзал закрыт. Марианна молится, чтобы пришла оттепель и можно было уехать попозже, после обеда.

По крайней мере, ей легче спится теперь, когда в приходе установили телефон. В случае чего-нибудь неотложного отец или миссис Уорд могут связаться с колледжем, и если потребуется ее срочное присутствие дома, то девять миль — это не так уж страшно. В хорошую погоду она могла бы проехать это расстояние на велосипеде за час, а