Благовест - Алиса Клима

– Тише, Вера, ради всего святого, – прижимала ее к себе Инесса Павловна. – У стен уши. Я знаю, как изматывает ложь. Но чтобы побеждать смерть, надо противопоставлять ей жизнь! Так почему же в себе самой ты боишься позволить этой жизни расцвести и быть?

Вера подняла голову и взволнованно блуждала по лицу Инессы Павловны.

– Я не понимаю… Я уже ничего не понимаю…

– Ты боишься понять. – Инесса Павловна схватила Веру за руки. – Боишься позволить жизни течь сквозь тебя. Останавливаешь поток всякий раз, когда он снова набирает ход…

– Я пыталась разобраться, – быстро заговорила Вера. – Я мучилась и мучаюсь этим. Я не могу… Я не в силах это принять. Не в силах позволить этому случиться. Никчемная, глупая, жалкая…

– В твоих оправданиях своих страхов я не слышу голоса жизни, – твердо сказала Инесса Павловна. – Я слышала голос жизни там – на плацу, когда Ларионов закинул руку на оружие…

Вера закрыла лицо руками.

– В твоих метаниях я вижу оправдание смерти. Смерти этой любви, Вера…

– Нет, нет! – Вера закрыла уши ладонями и свернулась в клубок. – Я не хочу, не хочу! Молчите…

– Будет, будет, тише. – Инесса Павловна накрыла Веру своим телом. – Вера, ты сделаешь выбор так или иначе. В назначенный судьбой час ты его сделаешь. И каким бы ни был выбор, он будет лишь твоим. В минуту нашего разговора прошлое все еще довлеет над тобою. Но оно не будет иметь значения в урочный час решающего слова.

– Я больше не могу выносить все это, – устало произнесла Вера. – Скорее бы этот час настал! Скорее бы…

Глава 10

Утром Ларионов проснулся не поздно, несмотря на свое вчерашнее состояние. Он неподвижно лежал в постели, стараясь осознать все свое тело. Чувствовал он себя странно. Не мог сказать определенно, видел ли ночью горький сон или действительно произошло нечто, что направляло в область сердца легкий холодок.

На часах было без четверти девять: стало быть, развод уже прошел, заключенные разошлись по рабочим местам и, судя по тому, что никто до сих пор не ворвался в хату, в лагере было без происшествий.

Он слышал возню в кухне, уловил голос Кузьмича за окном. Это немного успокоило, но какая-то смутная тревога все же в душе трепетала.

Ларионов сел в постели, и тут взгляд его упал на аккуратно составленные у кровати сапоги. Картина вчерашнего мгновенно, как тысячи мелких бусин, выстроилась в нить воспоминания. Сердце заколотилось с бешеной силой.

Вера!

Он встал и налил воды. Смотрел в стакан, и каждая деталь вечера: и его пьянство до бессознательного состояния, и бледное растерянное лицо Веры, и ее дрожащие руки, и прижатое к нему лицо, и ужас в глазах, – все пронеслось в голове, внезапно вызвав сильнейшую боль.

Ларионов опустился на кровать и закрыл лицо руками. Его охватила безутешная тоска. Как же могло такое приключиться? Как он мог подвергнуть свою Веру самому гадкому испытанию?

Какое-то время Ларионов неподвижно сидел, глядя в окно, на котором мирно колыхались белые занавески. День выдался солнечным.

«Опять все порушил», – подумал он, холодея внутренне. И тут же захотелось снова выпить, чтобы унять боль.

Ларионов вышел в кухню и запнулся. За столом чаевничал доктор Пруст.

– Чудесный день! – радостно заголосил тот, поднимаясь навстречу.

Ларионов бросил быстрый взгляд исподлобья на Федосью и Вальку, не в силах скрыть смущение.

– Доброе утро, какими судьбами? – пожав руку Прусту, спросил Ларионов, слабо улыбаясь. – Валентина, сделай мне тоже чаю, пожалуйста.

– Уже, уже, – залепетала Валька.

Ларионов заметил, что, когда она подавала ему чашку, у нее слегка дрожали пальцы. Пытался вспомнить, чем вчера мог напугать и ее. Но так и не смог. Видимо, женщин ошарашила всеобщая картина, и теперь они чурались его, как прокаженного.

Пруст, оглядывая Ларионова, понял, что вчера было положено начало длительному запою.

– Стекло-то нести? – робко спросила Федосья.

– А что, теперь тут никому не наливают? – бросил саркастично Ларионов.

Федосья решительно поставила на стол бутылку наливки, словно подчеркивая, что коньяку – не положено.

– Вы со мной? – спросил доктор Пруст, приподняв рюмку.

Ларионов сделал знак рукой.

– Прошу простить, но я сегодня не пью, – вдруг сказал он.

Валька переглянулась с Федосьей.

– Вас угостили?

– Нет, нет, я поджидал вас, Григорий Александрович.

– Федосья, перенеси все в кабинет, а то Валя, видимо, захворала – вся дрожит. Пойдемте ко мне, Яков Семенович. Не будем мешать женщинам варить борщи…

Валька опустила глаза, чувствуя вину за вчерашнее.

– Хочу вас поздравить, – сказал весело Пруст, располагаясь на диване.

– А что, есть с чем? – иронично спросил Ларионов.

– Я слышал от Федосьи, что комиссия уехала и все обошлось.

– Да, – устало сказал Ларионов, – никто не умер.

– И в этом немалая ваша заслуга, Григорий Александрович, – тепло заметил доктор.

– Мой послужной список ширится с заметным успехом, – усмехнулся Ларионов и закурил.

– Я вижу, вы настроены сардонически, – засмеялся Пруст.

– Да как сказать? – Ларионов покрутил коробок спичек на столе. – Дуракам закон не писан…

– Кстати о дураках, – подхватил мысль Ларионова Пруст. – Но о добрых дураках. А дуракам, смею напомнить, везет.

– Так, – улыбнулся Ларионов. – Это как-то связано с вашим визитом?

– Непременно, – весело ответил Пруст, отпивая наливки. – Хотелось бы иногда соврать, честное слово. Но вам врать язык не поворачивается. Так вот, вчера ночью ко мне приехали две ваши «королевы борщей» – весьма перепуганные и расстроенные. Просили меня с утра ехать в лагпункт. Ничего не могли толком объяснить, перебивали друг друга, нервничали и молили их не подставлять. Из всего услышанного я понял одно: вы захворали, и требуется помощь.

Ларионов грустно смотрел в окно:

– Не волнуйтесь – не трону я их, хотя их поведение выходит далеко за рамки субординации. Они уже не в первый раз самовольно уезжают с зоны и просят вас… Это постыдно, как они не понимают! Но в одном они правы: я болен… и давно…

–М-м,– протянул доктор Пруст.– Не той ли хворью, что «воспел Назон»?[38]

– И ею тоже, – усмехнулся Ларионов. – Она одна из причин симптомов. Но не единственная. Вчера напился вусмерть. Не смог остановиться и потерял контроль.

– Но ведь внешний контроль тут точно невозможен, – развел руками Пруст.

– Я понимаю, что мне нужно обуздать это чудовище, – опустив ресницы, сказал Ларионов. – Иначе не только я пострадаю, но и те, кто рядом.

– Вас сильно расстроило что-то определенное? – прямо спросил доктор.

Ларионов поднялся из-за стола, прошелся к окну и смотрел на