Георг Енач - Конрад Фердинанд Мейер

class="p1">– Ради бога, не задерживайте меня, доктор! – воскликнул он. – Быть может, еще не поздно. Я должен сейчас же видеть герцога. Киавеннский договор подписан – французское правительство пошло на все уступки. Только не заключайте союза с Испанией! – И он побежал в комнаты герцога.

Енач, разговаривавший в это время с бургомистром, увидев промелькнувшее мимо растерянное лицо Приоло, сказал с горькой улыбкой:

– Кардинал воображал, что рок ему подвластен, но на этот раз рок зло подшутил над ним.

Бургомистр Майер ничего не ответил, только плотнее сжал обеими руками знаменательный для Граубюндена документ.

Час спустя в приемных покоях герцога было уже тихо и пусто. В первой от входа комнате оставался лишь один Енач. Он шагал из угла в угол и думал о неизбежных последствиях происшедших событий. Его беспокоила судьба его пленника, он не уходил в надежде вновь увидеть его недавно столь милое ему лицо. Он нисколько не сомневался в том, что герцог выполнит взятое им на себя обязательство, но он не сомневался также в том, что кардинал всей своей злобой обрушился теперь на Рогана, на это оружие из благородной тонкой стали, сломавшееся в его грубой руке, и герцогу не миновать мести Ришелье, если он рискнет переступить пределы Франции. Енач много бы отдал за уверенность, что он будет вне опасности. Но в каком месте земного шара он мог быть огражден от мести кардинала и в каком городе он не чувствовал бы себя одиноким изгнанником?..

Он долго и тщетно ждал – герцог не показывался. Наконец открылась дверь, и Вертмиллер, торопливо пряча письмо в карман, без поклона прошел мимо него.

– Вертмиллер, – остановил его Енач – устройте мне краткую аудиенцию у герцога. Мне надо переговорить с ним о деле, которое касается лично его.

– От этого лучше избавьте его, – ответил поручик. – Лицезрение вашей особы ему никакого удовольствия теперь уже не доставит, а что касается личных дел, то вы менее кого бы то ни было можете их устроить. Он сам позаботился о своей дальнейшей судьбе.

– Что он решил предпринять? – взволнованно спросил Енач. – Куда он поедет, в Цюрих или в Женеву? Там он мог бы спокойно предаваться своим научным занятиям…

– Писать руководство по стратегии, так что ли? – насмешливо оборвал его Вертмиллер. – Не думаю. В том положении, в которое вы постарались поставить его, ему остается одно – искать смерти на поле битвы. Вам желательно знать, что предпримет герцог, когда высвободится из ваших иудиных объятий. Скажу вам правду, хотя это и не в нравах, которые вы ввели в этой стране. Я сейчас повезу письмо герцога к его зятю, герцогу Бернгарду Веймарскому, в котором он просит зачислить его рядовым солдатом в германскую армию. Быть может, и у вас окажется какое-нибудь поручение к герцогу Бернгарду. Если не ошибаюсь, и вы когда-то сражались под его знаменами. Он немало, вероятно, удивится, услышав о ваших подвигах. Я сегодня уезжаю и, стало быть, тоже в последний раз имею удовольствие видеть вас. Когда я подумаю, что отчасти и я вам кое-чем посодействовал… Помните тот день, когда вас с подобающим вам почетом вели от крепости Фуэнте. Уже тогда с испанской свитой. Многое обстояло бы теперь иначе, если бы я не вмешался, и вы давно уже красовались бы на самом подходящем для вас месте.

– Меня ваши слова нисколько не задевают, – мрачно ответил Енач. – Крови с меня довольно, а вашим уважением я нисколько не дорожу. И вам не понять того, что я делаю для моей страны. Передайте герцогу Бернгарду, – добавил он, надменно вскинув голову и направляясь к выходу, – чтобы он сумел так же удачно вырвать свой Эльзас из когтей Франции, как я – мою родину.

IX

Теплый май уже покрыл рейнскую долину цветами и пышной зеленью, когда французская армия, очистив, согласно мартовскому договору, Вальтеллину, подходила пыльной дорогой из Рейхенау к Куру.

Герцог Роган не поехал навстречу своей армии. После перенесенных в доме Шпрехера потрясений он опять слег и теперь напрягал все свои силы, чтобы проводить французскую армию хотя до ближайшей граубюнденской границы, находившейся в нескольких милях от Кура. Решено было, что рано утром следующего дня он в последний раз станет во главе своих войск и вместе с ними покинет страну, для которой он так много сделал и которая так плохо вознаградила его любовь.

Как только вдали показалось облако пыли, говорившее о приближении французских войск, навстречу им высыпали бесчисленные толпы народа. Французы и раньше не наводили на жителей Кура трепета, как, например, необузданные дикие горцы, а теперь, накануне ухода из страны, были им еще милей.

Из городских ворот вылетела внезапно группа всадников, во главе которой шарахнувшаяся по обе стороны дороги толпа узнала знаменитого теперь Георга Енача, в пурпурной одежде, в остроконечной шляпе с развевавшимися голубыми перьями. Черный как смоль жеребец мчал его бешеным галопом.

Люди с изумлением и суеверным страхом смотрели ему вслед.

В народе шла молва, что сын шаранского пастора отрекся от христианской веры и продал душу дьяволу, и оттого ему так неслыханно везло во всем.

Военная музыка звучала все ближе и ближе. Многотысячная толпа выстроилась живой изгородью по обе стороны широкой дороги. Проехал французский авангард. Загорелые воины ехали быстрой рысью, не отвечая на приветственные клики любопытных зрителей, и приветствия обрывались и мало-помалу стали затихать.

Дальше, во главе отборных французских войск, рядом с Еначем ехал барон Лекк. Но французу общество Енача никакого удовольствия, по-видимому, не доставляло. Они ехали бок о бок, гордые и безмолвные. Глаза барона Лекка метали искры ненависти, и юношеский огонь их страшно противоречил серебру его коротко остриженных волос. Усы его стояли в этот день прямее, вызывающе, здоровое, с золотистым загаром, лицо горело от сдерживаемого гнева, и пальцы плотно сжимали рукоятку меча.

Войска не вошли в город, а, обогнув городские стены, направились к северным воротам, откуда дорога вела уже прямо к границе. Здесь они рассчитывали провести под теплым майским небом всю ночь. Когда они раскинулись лагерем и солнце уже стало садиться, офицеры, человек сто, поспешили в город, с тем чтобы первым делом представиться герцогу, затем сделать необходимые покупки и провести где-нибудь вечер, каждый сообразно своим вкусам.

Лекк, отдав последние распоряжения насчет выступления на следующее утро, поехал между рядами горевших костров, несколько раз обернулся, внимательно оглядывая лагерь, и медленно повернул по направлению к городу. Он остановился на несколько минут в гостинице «Козерог», где по уговору должны были собраться все офицеры, затем пошел к герцогу