Смерть на Босфоре - Михаил Александрович Орлов

14

Еремей и Симеон на людях старались не общаться, но теперь решили без спешки обсудить дальнейшие действия. Для этого отправились на один из пустырей, которых в городе имелось предостаточно, и устроились там под смоковницей. Место выглядело безлюдное потому посторонних не опасались.

– Пора возвращаться, брат Еремище. Путь, представлявшийся неодолимым, с Божьей помощью пройден.

– Да, кто бы мог подумать, что отравителем княжеского духовника окажется Федор Шолохов, а архимандрит, друг его детства, – душегубом…

– Так или иначе, но нам надлежит вернуться прежде посольства. Хорошо бы и Шишку с собой прихватить как очевидца всего…

Еремей и Симеон не предполагали, что незадолго до того, как они расположились на пустыре, по соседней улице, еле волоча ноги, брел подвыпивший Васька Кустов. Когда его совсем сморило, заплетающиеся ноги сами свернули с дороги. Он повалился в траву за кустом и впал в дрему. Очнулся от чьих-то голосов, но сперва не мог сообразить, где он и что с ним. В голове перемешались призраки сна и реальность, а земля так кренилась, что, казалось, вот-вот и скатится в тартарары.

Постепенно начал приходить в себя и прислушиваться к разговору – кто-то назвал своего собеседника Еремищем и помянул боярина Шолохова в связи со смертью Михаила. Один из голосов показался Кустову знакомым, но как ни силился, не смог припомнить, кому он принадлежит. Первым порывом было взглянуть, кто такие, но поостерегся. «Черт знает, что это за людишки и что они выкинут, коли приметят меня. Однако интересные же события у нас творятся! Неужто воистину нашлись отчаянные головушки, решившиеся прикончить княжеского духовника?!» – рассуждал толмач, прикидывая, какую из этого можно извлечь выгоду.

Пока размышлял, зашуршала трава под ногами незнакомцев – осторожно выглянул, но со спины ни одного не признал. Тогда потер себе виски: «Помнится, Кочевин-Олешеньский интересовался состряпавшим донос в патриархию, так, верно, это ему тем паче будет любопытно услышать…»

Однако ошибся. Юрий Васильевич с бесстрастным лицом выслушал и бровью не повел. Он и без того догадывался, что кто-нибудь непременно присматривает за ним, а потому посчитал, что не стоит показывать виду, что пронюхал это. Если бы мог, то и вовсе забыл об услышанном. Ныне его более заботила грядущая разлука с Ириной. Иногда даже казалось, что не переживет ее. Любовь и смерть всегда шли рука об руку.

Так или иначе, но Юрий Васильевич велел толмачу держать язык за зубами и не отблагодарил за усердие. Последнее особенно огорчило. Что тут поделать, боярам, известное дело, не угодишь, хоть из кожи лезь…

«Впрочем, каждому любопытно услышать, что о нем судачат, так не попытать ли счастье с Шолоховым?» – пришло на ум Кустову.

Визит толмача озадачил митрополичьего боярина, ибо никаких дел с ним не имел, посчитал, что его прислал Кочевин-Олешеньский, но речь зашла об ином:

– Подслушал я случайно один разговорчик и приплелся тебя позабавить…

– Ты это о чем? – не понял Шолохов.

– Некие московские соглядатаи говорили меж собой об отравлении архимандрита Михаила и упомянули при том тебя…

Сердце екнуло и замерло, а руки затряслись. Шолохов вытащил из мошны горсть монет и высыпал в протянутую ладонь толмача – на, подавись!

Оказалось, что некоему Еремищу и его сообщнику известно обо всем. Сперва растерялся – откуда?! Никто ж не видел! На душе стало пакостно, даже мерзко, как у нашкодившего отрока, уличенного в неблаговидном поступке. «Надо действовать – под лежачий камень вода не течет», – пронеслось в голове, и боярин поручил толмачу проведать, где обитает этот Еремище.

Недолго думая, тот отправился на русское подворье (больше некуда), и содержатель его на вопрос о постояльце по имени Еремище ответил:

– Как же, обитает у меня такой чернец без двух перстов на руке. Прибыл сюда еще летом, сказал, что на Афон направляется, да что-то задержался.

– Он один приехал или с кем-нибудь?

– С котищем… Не кот, а дьявол. Представляешь, при слове «рыба» вскакивает и бежит к своему хозяину, а когда тот куда-то уходит, усаживается у ворот и ждет его…

«Зачем мне все это?» – подумал Кустов и прервал излияние содержателя подворья:

– Тьфу ты, прости, Господи! Я не о коте спрашиваю. С кем из людей он прибыл?

– Ни с кем, один.

Узнав об этом, Шолохов не поскупился – одарил толмача, хотя щедрость не входила в число его добродетелей, и велел держать язык за зубами.

Что делать: бросить все и бежать, пока соглядатаи не донесли обо всем, либо попытаться избавиться от них? Выбрал второе. Часть зелья, которым боярин отравил Михаила, еще осталась, так не везти же его назад. Имелся, правда, и другой соглядатай, пока неизвестный, но, может быть, удастся найти и того…

Наутро, поднявшись в предрассветных сумерках, Шолохов отблагодарил своих языческих богов за то, что предупредили об опасности, и принес им в жертву белого кочета. Окропил кровью землю и зарыл тушку. После этого отправился на подворье и, явившись туда, попросил провести его к Еремищу.

Коренастый чернец с котом на руках играл на крыльце с другим иноком в шашки. Назвавшись суздальским вотчинником Гольцевым, Шолохов сказал, что слышал о том, что тот собирается на Святую гору Афон. Так не отправиться ли туда вместе – вдвоем сподручней и безопасней, а то на море пираты балуют… Таким лисом подъехал, что куда там! Застигнутый неожиданным предложением врасплох Еремище лишь неопределенно пожал плечами. Он совсем не собирался на Афон и мечтал только о возвращении домой.

– Очень, очень рад, что ты не против! – расценив жест чернеца как согласие, молвил «суздалец» и пригласил его оттрапезничать у него завтра…

– Почту за честь, – поклонился Еремище, а про себя подумал: «С чего бы это?»

Возвращаясь к себе, чрезвычайно довольный своей ловкостью, Шолохов размышлял о том, что большинство людей доверчивы и совсем не чувствуют опасности, в отличие от животных, предугадывающих будущее ненастье и даже свою смерть.

Как только боярин скрылся из виду, к Еремею подошел протопоп Александр:

– Чего это от тебя Шолохову понадобилось? Он здесь редкий гость, а тут приплелся…

– Какому Шолохову?

– С которым ты только что беседовал…

Вечером чернец рассказал обо всем Симеону.

– Неспроста это. Да и к чему язычнику Афон? Чую, он что-то затеял. Ну да ладно, я сегодня договорился с капитаном корабля – поутру отплываем, а Шолохова пошли к чертовой матери, куда ему самая дорога, – заметил купеческий сын.

Вопреки намерениям отплыть на следующий день не удалось. Злой