Смерть на Босфоре - Михаил Александрович Орлов

16

В третий раз Киприан ехал в Москву: впервые он посетил ее в качестве посланца патриарха Филофея, затем после смерти Алексия попытался сесть на митрополичьем дворе вопреки воле великого князя, но тогда все кончилось хуже некуда…

За Вязьмой Киприана приветливо, даже ласково встречал боярин Никифор, некогда выдворивший его из московского княжества. Теперь он вел себя совсем по-другому: пал на колени посреди дороги и молил простить за прежнее. Только искренне ли? Простил, хотя бы на словах, иначе князь мог заподозрить, что затаил обиду, а это предвестие будущих распрей. Никифор поднялся, челядь тут же поменяла на нем испачканный грязью долгополый кафтан, он еще раз поклонился, и загадочное подобие улыбки промелькнуло на его пухлых губах.

23 мая, в четверг, на праздник Вознесения Господня, подъехали к Москве. Дмитрий Иванович оказал великую честь – с княжичами и боярами встретил преосвященного Киприана за несколько верст от города и стал расспрашивать, как тот доехал, словно никакой размолвки меж ними не было.

Под колокольный звон вступили в Кремль и направились к Успенскому собору. Там владыка отслужил торжественное богослужение, а потом князь дал великий пир, на котором присутствовали ближние бояре и игумены московских обителей. После этого Киприан сел на митрополичьем дворе, находившемся у Боровицких ворот по соседству с Чудовом монастырем.

Начал он с того, что затребовал у местоблюстителя, коломенского владыки Герасима, отчет о финансовом состоянии русской церкви. Оказалось, что имущество митрополии пребывало в плачевном состоянии – все, что можно было растащить, растащили. Воровал каждый, имевший такую возможность, хотя, всем известно, покушение на церковное добро приравнивается к святотатству, но как без этого… Безнаказанность и соблазн легкой наживы, противиться которому невозможно, толкали людей на грех. Киприан попытался вернуть церкви то, что возможно, но это потребовало немалых усилий.

Желая завоевать расположение великого князя, Киприан взялся за составление новой редакции «Жития Петра митрополита», в которой приписал святому пророчество относительно грядущего величия Москвы как оплота православия.

Судьба Киприана до странности походила на жизнь Петра. Оба имели противников на северо-востоке: Петр – владимирского игумена Геронтия, Киприан – Спасского архимандрита Михаила, оба отправились в Константинополь и в конце концов утвердились в Москве. При составлении жития Киприан раскрасил историю святого неизвестными дотоле подробностями и расставил по-своему логические акценты. Завершить труд он намеревался к 21 декабря, дню памяти святителя Петра, похвальным словом. При чтении жития невольно представлялось, что оно в не меньшей степени посвящено самому автору. Могло показаться даже, что это не житие, а автобиография.

В своем сочинении Киприан кроме всего прочего оправдывал свои действия и придавал им видимость правомерности, поскольку сделался митрополитом «всея Руси» с согласия и по приглашению великого владимирского и московского князя, вопреки решению патриаршего собора, поставившего Пимена святителем Великой Руси. Тем не менее при каждом удобном случае он подчеркивал независимость церковной власти от светской.

Отрывки из жития Киприан зачитывал приближенным, и всем невольно вспоминался архимандрит Михаил, возомнивший, что ему все дозволено при покровительстве великого князя[81], но не тут-то было… Церковные должности даются не людьми, а таинственными небесными силами, и противиться им бесполезно. Именно с их помощью Петр и он заняли русскую митрополию.

Пытаясь досконально вникнуть во все, Киприан вызывал к себе то одного, то другого архиерея и беседовал с каждым. По своему статусу митрополит лишь в крайнем случае мог вмешиваться в дела епархий. По канонам Вселенских соборов в обязанности митрополита входило только поставление подведомственных ему владык и надзор за ними, а разрешать возникающие конфликты полагалось лишь после обсуждения их с другими епископами, что ограничивало его судебные полномочия. Впрочем, это нередко нарушалось.

Вскоре после Троицы к Киприану обратился ученик Сергия Радонежского игумен серпуховского Высоцкого монастыря Афанасий с просьбой разъяснить некоторые вопросы церковной жизни. Отвечая ему, митрополит писал: «Горе оставившим путь правый. Многие хотят повелевать и стать учителями, не быв учениками. Новоначальные желают властвовать над многолетними и высокоумствуют. Особенно скорблю и плачу о лжи меж людьми. Ни Бога не боясь, ни людей не стыдясь, сплетаем мы ложь на ближнего, увлекаемые завистью и алчностью. Много злодейств совершено в мире, и много стран опустошено ими… Самого Господа распяли жиды по зависти… Нет иного пути к спасению, кроме любви, – так говорил великий учитель Павел. Кто достиг любви, тот достиг Бога…»

Далее Киприан развивал идею монашеской жизни без стяжания, то есть «села и людей инокам не держать», ссылаясь при этом на древних отцов церкви и жизнь Афона. Если же обитель уже владела селами и деревнями, то чернецам, по его разумению, не следовало посещать их. В заключение он призывал иноков и старцев не заполнять места ангелов, поверженных во тьму за гордыню и ставших бесами. В этом мнение Киприана совпадало с устремлениями покойного Михаила. Различие заключалось лишь в том, что любимец Дмитрия Ивановича намеревался отобрать монастырские села при содействии князя, а Киприан действовал осторожней, посредством убеждения, не привлекая к решению церковных дел светские власти.

Копии письма Киприана к Афанасию Высоцкому широко распространились по Руси, но мало что изменили в жизни монастырей. Убеждения убеждениями, а жизнь жизнью…

17

Наутро после урагана корабль отшвартовался от причала, распустил паруса и вышел в Босфор. Мимо проплыли стены Галаты, и слева по носу показались домики греческой деревушки Атоматон. Еремище, Симеон и Шишка, стоя на носу, любовались высокими берегами, поросшими соснами и кустарником, а кот Веня дремал в трюме на старом парусе.

С верхней площадки башни Христа за кораблем наблюдал мессер Доменико Каэтано, светлейший вельможный консул генуэзской колонии Галаты. Он любил подняться сюда и в одиночестве размышлять о том о сем. Ныне мысли его были безрадостны. После гибели адмирала Перо Дориа и последовавшего затем поражения при Кьоджи положение Лигурийской республики ухудшилось. Недавно пришло известие, что в Турине начались переговоры с ненавистной Венецией при посредничестве герцога Савойского. Оставалось только ждать конца войны. После заключения мира Каэтано по крайней мере пришлют замену, и он вернется в Геную и увидит вновь величественный собор Сан-Лоренцо. Срок его консульства давно истек, но война внесла коррективы в планы отцов города. Все бы ничего, коли не донна Лючия Фрегозо… Она вконец измучила Доменико своей глупой недоступностью, хотя всем известно, что не любит своего мужа Джакомо Фрегозо и в его отсутствие принимает у себя черт знает кого, чуть ли не солдат гарнизона…

Меж тем корабль с русскими соглядатаями уже скрылся