Восьмерки - Джоанна Миллер

вам кое-что передать. Ваша мама сказала, что вы собираетесь поступать в Сент-Хью на будущий год, и у меня есть вещица, которая, мне кажется, может вам пригодиться. Я давно хотела завещать ее подходящему человеку, и сегодня интуиция подсказывает мне, что этот человек — вы.

Пока мисс Рикс роется в кармане, Беатрис теряется в догадках. Она даже думает, не достанет ли гостья свой знаменитый топор. Наконец мисс Рикс показывает ей монетку в одно пенни.

— Это мой талисман. Я всегда ношу его с собой в кармане. — Она протягивает ладонь и кивком предлагает Беатрис взять подарок. — Но теперь, когда у меня есть право голоса — о, как же чудесно, что я могу это сказать! — пришло время передать талисман дальше.

Беатрис берет монетку. Ободок у нее потерт, и, держа ее в руке, Беатрис ощущает знакомый легкий запах медного сплава. Выглядит пенни вполне обычно: на нем сидит, гордо выпрямив спину, богиня Британия со щитом и трезубцем.

— Переверните, — говорит мисс Рикс.

На другой стороне грубо, неровно оттиснут знакомый профиль Эдуарда VII с надписью: «Право голоса для женщин». Слово «женщин» перерезает горло короля, словно гофрированный воротник.

— Суфражистское пенни! — взволнованно ахает Беатрис. — Я слышала о них, но никогда не видела.

— Теперь он ваш.

— Мой?

Мисс Рикс снова кивает и улыбается.

— Не знаю, что и сказать, — бормочет с запинкой Беатрис, понимая, что выглядит полной идиоткой.

— Ничего не говорите, просто берегите его, и пусть он вдохновляет вас на то, чтобы никогда не сдаваться. Настойчивость — вот ключ к переменам, Беатрис. Настойчивость и изобретательность.

— Спасибо вам, спасибо!

Беатрис смотрит на пенни, потом на мисс Рикс, а та открывает рот, чтобы добавить что-то еще, но потом поворачивается и решительно шагает прочь, словно боясь, как бы не передумать.

— Я сама его отчеканила, — бросает она через плечо и исчезает на лестнице внизу.

Беатрис остается стоять в дверях спальни, впервые за долгое время чувствуя, что и она что-то значит.

Она прижимает монету к губам. Настойчивость и изобретательность.

Она не забудет.

20

Понедельник, 7 февраля 1921 года

(четвертая неделя)

ОКСФОРДСКИЕ АМАЗОНКИ

Не желая довольствоваться правом голоса

И конспектами лекций,

Они стаями летят на велосипедах по Хай-стрит,

Нагло захватывают столы и стопки книг в Боддере.

В грубых платьях, с грубыми лицами,

Они мечтают царить здесь.

Их цель? Не просто получить дипломы —

Нет, поставить Оксфорд на колени!

Они не остановятся, пока мы, парни,

Не наденем их квадратные шерстяные шапочки.

Они заселят наши каменные кварталы

И заставят нас ходить с сопровождающими.

Сопротивляйтесь их натиску — да, это необходимо,

Чтобы не погибла репутация Оксфорда!

«Изида», среда, 9 февраля 1921 года

В хоккейном клубе Отто задерживается ненадолго, хотя и пытается — желая развеять Дорино печальное настроение. Пока по почте доходят заказанные юбка и блузка, коньки с ботинками и новенькая клюшка, она успевает пропустить первые четыре тренировки в триместре. Тренировки проходят на лужайке в среду после обеда и напоминают ей спортивные игры в школе. Стук клюшек, хлопающие юбки, дрожь в руках при ударе по мячу. Благодаря езде на велосипеде и танцам Отто довольно легка на ногу и, к своему приятному удивлению, несмотря на странные приступы кашля, не уступает самым спортивным девушкам. А вот постоянные свистки третьекурсницы-капитана ее раздражают, как и отвратительное ощущение горящих щек и зудящих грязных рук.

— Хоккей сам по себе — такой примитив, — жалуется она Марианне. — По сути, все сводится к тому, чтобы гонять камень палкой.

Раздражает ее и то, что Дора как раз отлично играет, пусть и без обычного блеска в последнее время. Несомненно, Дора — будущий капитан хоккейной команды Сент-Хью. И она из тех девушек, которых Отто безжалостно высмеивала в школе. Как она теперь понимает, в основном из зависти: у нее было какое-то странное предубеждение, что у спортивных провинциальных девушек непременно есть хорошие семьи и счастливая жизнь. Правда, как говорит ее сестра Вита, лучше поменьше задумываться о своих глубинных мотивах, иначе можно сойти с ума.

Зато в учебу Отто погружается с головой. Как и многих математиков в Оксфорде, в последнее время ее привлекает Новый колледж. Г. Х. Харди, новый блестящий савилианский профессор[50] геометрии, начал читать серию лекций, на последних минутах которых приводит слушателей к увлекательнейшей развязке. Он весьма популярен, и Отто рада, что ей повезло с внешностью, иначе не видать бы ей места в первом ряду. То же можно сказать и о лекциях профессора Эллиотта по теории функций, которые проходят в колледже Магдален. Эллиотт заведует там кафедрой чистой математики Уэйнфлита, однако говорит мягко, доступным языком и начинает горячиться лишь тогда, когда видит свидетельства недобросовестности мышления. Отто редко уходит с лекции, не получив записки от сокурсника с приглашением на ужин или катание на лодке, но почти не обращает на это внимания. Когда после лекции профессора Эллиотта она едет на велосипеде по Мэнсфилд-роуд, в голове у нее крутится целый калейдоскоп цифр, символов и математических вероятностей. В ночи после этих занятий она спит крепко и просыпается бодрой и отдохнувшей.

* * *

Однажды после полудня Отто, поддавшись мимолетному порыву, отправляет записку Артуру Мотсону-Брауну.

Дорогой Артур М.-Б.!

Не хотите ли Вы угостить меня чаем на следующей неделе? Я умираю от скуки и нуждаюсь в развлечениях. Правда, мне придется взять с собой пожилую усатую подругу: так велят правила.

Ваша

Отто У.-К.

Он отвечает на следующее утро посредством «голубиной почты»[51]: приглашает ее встретиться в День святого Валентина в 16:00. Она чувствует себя польщенной и ничего не говорит остальным. В конце концов, необязательно делиться всем подряд.

Отто сама удивляется, почему она так часто теряет уважение к объектам своих романтических побед. Острые ощущения от этой охоты редко приводят к чему-то большему, чем желание испытать их снова. В последний раз, когда она целовалась с парнем, тот казался ей неотразимым, пока не начал клясться в вечной любви. После этого в голове у нее засела лишь одна мысль: что его язык во рту напоминает мидию. Во время поцелуя ей пришлось закрыть глаза, но не из-за экстаза, а просто потому, что она всеми силами старалась не думать о моллюсках.

Мысль о хрупкости и функциональности человеческого тела не покидает ее с тех пор, как она работала сестрой милосердия. Смерть