Восьмерки - Джоанна Миллер

— это ужасно скучно, и Отто предпочитает о ней не задумываться, но все еще видит во сне людей, которые заходились в предсмертном крике в Сомервиле, видит воду, скопившуюся в зловонном рту и стекающую по щеке на подушку. Иногда в кошмарах ей является Тедди с кровью в паху или рыжеволосый ветеран, которого она заметила на лекции в библиотеке Эксетера. Последнего она время от времени встречает на Терл-стрит, а однажды он шел по узкому переулочку возле Нового колледжа. Он слегка прихрамывает, и одна нога у него вывернута наружу. Кажется, он всегда один, но его это не беспокоит, и Отто завидует такому таланту.

Вот почему она втайне думает, не было ли в рассказе Чарльза Бейкера чего-то похожего на правду. Этот человек перенес ужасные страдания, скорее всего, повредился в уме и теперь не может заставить себя сказать об этом. Увидев его в то утро в Ботаническом саду, Отто уловила нечто знакомое в его напряженном лице и в отсутствии отклика на эмоции Доры. «Он уже не тот, кого ты любила», — хотелось ей сказать Доре. Тот, вероятнее всего, мертв.

Когда мисс Журден дает Отто разрешение на прогулку, мисс Страуд соглашается поехать с ней в Брасеноуз. Между ними сложилось некое взаимопонимание после того случая у дантиста в прошлом триместре, когда Отто залила мисс Страуд кровью (и слезами) по дороге в омнибусе до дома. На Рождество Отто купила ей коробку марципана и новую заколку: она считает, что подарки малоимущим — разумное вложение. Мод тоже получает от ее щедрот, как и Бетти из чайной. А Отто пользуется их преданностью.

Однако встреча, состоявшаяся на пятой неделе, после обеда, как водится, оборачивается катастрофой. Мотсон-Браун оказывается вовсе не таким веселым и обаятельным, каким Отто его запомнила, и большую часть свидания посвящает рассказу о себе и своих достижениях. Интересуется ее знакомствами в Лондоне (вот скука-то!), свадьбой Каро, последними приключениями Виты, но только не ею самой. Работой для фронта Артур тоже не может похвастать: он учился в Итоне до 1918 года, и война закончилась раньше, чем его офицерские курсы. Мать когда-то говорила: мужчины, сколько бы им ни было лет, больше всего на свете ценят внимательные уши привлекательной женщины. Нужно уметь дать им почувствовать себя интересными, талантливыми, обожаемыми. Но когда Мотсон-Браун начинает расспрашивать о Доре, Отто понимает, что пора уходить. Даже мисс Страуд, поначалу вроде бы очарованная им, спустя какое-то время достает вязание; когда же они выходят, зонтик висит у нее на руке с удрученным видом. Они прощаются на мостовой перед колледжем, и Мотсон-Браун с заговорщической улыбкой сует в руку Отто сложенную вдвое коричневую открытку.

— С Днем святого Валентина, — говорит он.

Отто опускает взгляд. Это фото женщины, сидящей на кровати: ноги в чулках раздвинуты, грудь обнажена. Глядя куда-то поверх плеча Мотсона-Брауна, Отто сует ему открытку в нагрудный карман его пиджака. Она чувствует смертельную усталость.

Сегодня мисс Страуд прокатится до Сент-Хью на такси. Они обе заслужили это.

* * *

Ровно за неделю до Дня святого Валентина Беатрис опаздывает на лекцию по русской политике в Хартфорд-колледже. Она давно следит за ужасными новостями о засухе и голоде в Поволжье и подумывает о том, чтобы выбрать Россию в качестве специализации. Какие-то студенты разыграли ее, нарочно неверно указав дорогу (могло ли такое случиться с Дорой или Отто?), и теперь Беатрис, войдя в аудиторию с опозданием, останавливается у двери, переводя дыхание и роясь в сумке в поисках блокнота и ручки. Пожилой преподаватель за кафедрой смотрит на нее с неприкрытым раздражением. Аудитория затихает.

— Вы опоздали, юная леди.

Беатрис бросает в жар, аудитория вокруг то расширяется, то сжимается. Не нужно было идти одной.

— Я не потерплю опозданий на свои лекции, — заявляет преподаватель. — Прошу вас выйти.

Беатрис поворачивается к двери, вся красная, ошеломленная. В этот момент молодой человек в шапочке и мантии с ухмылкой проскальзывает мимо нее в аудиторию и садится.

— Джентльмены, — говорит лектор. — Мы можем только пожалеть этих несчастных женщин, которым внушили, будто они равны мужчинам в интеллекте. — По аудитории пробегает веселый ропот. — Как я уже неоднократно повторял, Оксфорд — не пансион для девиц.

Несколько студентов в первом ряду хихикают.

Профессор с недоуменным видом качает головой.

— А теперь начнем.

Уязвленная, Беатрис выскальзывает за дверь, стараясь удержаться на ногах и не упасть в обморок. В страхе перед этим новым унижением она садится на скамейку и считает картины на стене и плитки на полу, пока голова не перестает кружиться. Она ужасно зла на саму себя. Мисс Журден крепко вбила им в головы, что у студенток нет права на ошибку — и вот почему: человек, который голосовал против нового устава, долго и упорно боролся за то, чтобы не давать женщинам ученых степеней, никогда не признает, что женщины наделены не меньшими интеллектуальными способностями, чем мужчины. И неважно, насколько студентка добродетельна, пунктуальна и эрудированна.

Вернувшись в колледж, Беатрис злится уже не на себя, а на преподавателя, прославившегося на весь университет своим мнением, что женщина на лекции — явление отвратительное.

— Может, его нянька когда-то чересчур сильно отшлепала? — предполагает Отто за ужином.

— Не давайте ему повода выгнать вас в следующий раз. И не сдавайтесь, — советует Марианна.

* * *

На следующей неделе Беатрис приходит рано, проведя перед этим ночь без сна. Ей стало еще больше не по себе после стихов с нападками на студенток, опубликованных в «Изиде»[52]; а кроме того, сегодня День святого Валентина — подходящий повод для злобы и насмешек. Она входит в аудиторию первой и, как ни подмывает ее демонстративно усесться в первый ряд, выбирает местечко сзади, в углу. Женщинам не разрешается разговаривать с мужчинами ни до, ни после лекций, и она опасается, как бы какой-нибудь идиот не попытался подстроить ей ловушку, желая угодить преподавателю.

Начинают входить мужчины. Аудитория наполняется их энергией, неудержимой силой. Стулья скрежещут по половицам, каблуки стучат, окна закрыты. В этой суматохе какой-то темноволосый молодой человек подходит к Беатрис и бросает ей лист бумаги. Она механически ловит его. Молодой человек не смотрит ей в глаза. Через несколько минут другой студент, помоложе, проходит вдоль ее ряда, будто выбирая место. На нем мантия ученого, и он нехорошо кашляет, будто от какой-то страшной болезни. Он кладет что-то на пустой стул рядом с Беатрис, кивает и удаляется. В смущении она не решается повернуть голову и взглянуть, предполагая, что либо он положил это не для нее, либо там какое-то предупреждение. Может быть, дохлую мышь подбросил на спор — проверить, завизжит Беатрис или нет. Она смотрит на