Восьмерки - Джоанна Миллер

провалила экзамен по математике и, похоже, не слишком из-за этого переживает. Об обмане Чарльза она говорить не хочет, родителям писать о случившемся отказывается и старается держаться так, будто ничего не произошло.

— Я рада, что узнала правду, — говорит она, хотя никого этим не убеждает. — А моим родителям и так хватит горя.

Дора по-прежнему приходит в комнату Отто после ужина, чтобы выкурить сигарету — новая привычка, — но она слишком много спит и часто пропускает завтрак. В какие-то дни она кажется потерянной и сердитой, а в какие-то ее переполняет отвращение к самой себе. Марианна, как и Отто, подозревает, что поступок Чарльза, возможно, не имеет отношения к Доре и что Дора сама в каком-то смысле стала жертвой войны. Всякий раз, вспоминая их встречу в Ботаническом саду, Марианна невольно сравнивает ее со своей встречей на берегу реки. В ту ночь река шумела так, что уши закладывало. А она, Марианна, потом едва смогла припомнить имя того солдата.

Бедняга Фрэнк Коллингем по-прежнему шлет цветы и приглашения, но Дора редко принимает их и часто отменяет назначенные встречи. Фрэнк приглашал их всех на фортепианный концерт на Хай-стрит и на прогулку по лугу Крайст-Черч в холодный день — посмотреть на гребные гонки. Но прогулка оказалась неудачной: гребцы дрожали на холодном ветру, и после двух заплывов Дора запросилась домой.

В этот вечер Отто настаивает, чтобы Дора надела то самое изумрудно-зеленое шелковое платье, которое примеряла в прошлом триместре: говорит, что ей самой оно все равно длинновато. Дора накрасила губы, и вид у нее ужасно искушенный, даже немного опасный.

Цель выставки — собрать средства для нового Монетного зала музея. На ней представлены работы, подаренные местными благотворителями, поклонниками прерафаэлитов Томасом и Мартой Комб. Коллекция была передана музею по завещанию после смерти Марты, и большая ее часть хранится под замком. Марианна в восторге от возможности увидеть ее. Она восхищается Братством, но до истории прерафаэлитов в Оксфорде не так легко добраться. В библиотеке Оксфордского союза, куда женщин не пускают ни под каким видом, есть несколько фресок, на которые Марианна мечтает посмотреть своими глазами. Они написаны по мотивам теннисоновской «Смерти Артура» группой художников, в том числе Россетти и Бёрн-Джонсом. Цветочная роспись потолка — творение Уильяма Морриса. По иронии судьбы человек, написавший: «Я не хочу искусства для немногих, так же как не хочу образования для немногих или свободы для немногих», творил прекрасное для самых закрытых заведений Англии. Марианна уже трижды любовалась гобеленом Морриса и других художников — «Поклонение волхвов» — в часовне Эксетер-колледжа, восхищалась его романтизмом, изяществом и невероятной глубиной цветов, пока Беатрис не завела утомительно длинную речь о движении «Искусства и ремесла»[54] и Отто не заявила, что она умрет без обеда.

* * *

— А вот и Урсула! — Беатрис радостно машет рукой, когда они поднимаются по каменным ступеням от Бомонт-стрит к дверям музея.

Урсула держится в стороне от толпы. На ней стеганая куртка-смокинг, галстук-бабочка и прямая черная юбка до середины голени. Темные волосы, частично скрытые шляпой-пирожком, коротко острижены. Она вполне могла бы сойти за какую-нибудь бойкую героиню из фильма с Дугласом Фэрбенксом[55].

— Перестаньте таращиться, Спаркс, — говорит Отто, идя за мисс Журден к зданию.

Огромное страусиное перо, прикрепленное к ленте на голове Отто, уже не кажется таким большим на фоне колонн, возвышающихся у входа в музей, и в кои-то веки, даже на неопытный взгляд Марианны, Отто — не самая яркая из присутствующих женщин.

К семи часам уже темно, и на широкую площадку портика, освещенную электрическими лампами и парой горящих факелов, спустились полумрак и сырость. Они пробираются сквозь гущу разговоров в вестибюль и снимают пальто. Смотритель ведет их по мраморной лестнице в зал, где всё, до последней детали, оказывается кроваво-красным, в том числе тисненые обои и роскошные ковры. Из золотых рам на них смотрят аристократы в пышных париках, в углу пианист играет ноктюрны Шопена. Крышка рояля так отполирована, что Марианна видит в ней отражение жилистых ног лошади с портрета, висящего на стене. Они поднимаются на еще один лестничный пролет в шумные галереи: в одной — картины маслом из постоянной коллекции Комбов, в другой — более хрупкие эскизы, акварели и незаконченные работы, которые обычно хранятся в Печатном зале.

Отто дерзко берет с подноса шампанское и протягивает по бокалу каждой из спутниц, начиная с мисс Журден, — та открывает рот, чтобы что-то сказать, но потом молча принимает бокал и отходит.

— Ну вот, — говорит Отто. — Даже лучше, чем я ожидала.

— Мы ведь не в колледже, — замечает Дора, делая большой глоток.

Марианна обходит постоянную коллекцию. Ее совершенно очаровывает «Возвращение голубя в ковчег» Джона Эверетта Милле. Что-то глубоко трогает ее в восторженных лицах двух девочек — дочерей Ноя — и в кротости голубя. Она думает о том, каково было Марте Комб принимать этих талантливых людей в своем доме и владеть этой коллекцией в одиночестве двадцать лет после смерти мужа.

— Два ребенка с немытыми головами сюсюкают над голубком в каком-то сарае. Дальше! — произносит Отто над ухом Марианны, проходя у нее за спиной.

За ней с несчастным видом плетется Дора. Беатрис нигде не видно.

Картина написана так ярко и живо, что Марианна с легкостью переносится в ее мир. Цвета платьев девочек — изумрудный и фиолетовый — слегка кружат ей голову. Почему Милле выписал этих рыжеволосых детей в таких царственных тонах? Они будто живые драгоценности. И почему этот пухлый голубок принес оливковую ветвь им, а не Ною? Приглядевшись внимательнее, Марианна различает в каждом платье мириады оттенков и разнообразие мазков. Белая накидка на одной из девочек на самом деле серо-голубая, зеленая и кремовая. Сено у их ног написано так реалистично, что, кажется, только протяни руку — и сможешь его поворошить. Марианна ощущает тепло солнечных лучей, падающих с верхней палубы, видит, как размытые тени девочек растворяются в мягкой черноте стен ковчега.

В чувство ее приводит легкое касание за локоть.

— Я спрашиваю, что вы думаете об этом, мисс Грей? — говорит Генри Хэдли, стоящий справа, в нескольких футах от нее. — Мне казалось, что это я тут глухой. — Он издает хриплый смешок, памятный Марианне по той злосчастной лекции в Шелдоне.

С тех пор она его не встречала, хотя думала о нем чаще, чем готова признаться.

— Мистер Хэдли! Очень приятно видеть вас снова.

Марианна прикидывает, как бы поскорее подыскать предлог уйти, и оглядывается в поисках Беатрис или хотя бы мисс Журден, которые могли бы ее выручить. И в то же время