Восьмерки - Джоанна Миллер

Собирать волосы на удивление легко: по-прежнему скрученные в локоны, они не разлетелись вокруг. Вот странно — только что они были частью ее, а теперь лежат у ног, как чужие. Дора бросает их в корзину для мусора и гадает, что сделает с ними Мод — сожжет или, может, даже продаст? Она чувствует спокойную легкость, непривычный холодок на шее. Ну нет, плакать об этом она не станет: хватит с нее траура.

Дора вытаскивает из комода и шкафа платья, юбки, блузки, туфли, нижнее белье и скидывает в кучу на полу. Быстро, без церемоний, складывает каждую вещь, нагибаясь, распрямляясь и снова нагибаясь. А со складками пусть разбирается тот, кто будет распаковывать. Она бросает первые вещи на дно чемодана, и оттуда вспархивают пылинки. Кажется, что места стало меньше, — пожалуй, она слишком небрежно сворачивает вещи, но это ее не останавливает. Ей хочется придать ни разу не надетому корсету такой вид, будто его носили, но сил на это нет, и она укладывает его нетронутым, завернутым в папиросную бумагу. В тумбочке на дне ящика лежит недочитанный роман, подаренный Фрэнком на Рождество. Она оставит его в комнате отдыха. И последнее — студенческая мантия и мягкая шапочка. Дора снимает с шапочки пару прилипших длинных волосков и укладывает ее сверху.

Сбоку она запихивает книги, журналы, теннисную ракетку, хоккейное снаряжение и свой фланелевый халат, снятый с двери. Выдавливает воздух из тюбика крема для лица, плотно закручивает крышку и прячет в карман халата. Что делать с позолоченным зеркальцем, подарком матери? Дора заворачивает его в полотенце и засовывает сверток в правую боковую часть чемодана. Затем запускает руку в ворох платьев, проделывает между ними щелку и всовывает туда фотографию брата в рамке.

Она собирает в кучку оставшиеся вещи: павлинье перо (подарок Отто на день рождения), бутылку чернил, карту Оксфорда. Все это отойдет Марианне. Овсяное печенье и чайный сервиз она оставит Беатрис. Не решив, что делать с эссе и заметками, Дора смотрит в окно на свой велосипед, прислоненный к стене напротив, а затем бросает бумаги в чемодан сверху и пробует закрыть крышку. Дорины инициалы на ней до сих пор яркие, как будто краска еще свежая.

Слои ее жизни в чемодане — напластования пород — уже начинают спрессовываться в окаменелости.

Дора поворачивается к чемодану спиной, садится на крышку и с натугой захлопывает ее.

Только одно остается нетронутым — одинокая фотография на каминной полке. Дора бросает ее на угасающие угли камина и смотрит, как Чарльз дюйм за дюймом коробится и превращается в дым.

23

Дора. Лето 1917 года

У Доры всегда уходит пара дней на то, чтобы привыкнуть к пулеметной стрельбе. Но вот к ночным операциям она привыкнуть не может: каждый раз просыпается от звонкого стука сапог по гравийной дороге за окном. Ей уже трудно припомнить время, когда Беркхэмстед не был наводнен курсантами, марширующими по округе, роющими окопы и устраивающими учебные атаки на деревни. Эти молодые люди, которых горожане, тоскующие по ушедшим на фронт сыновьям, в большинстве своем принимают как родных, — офицеры, проходящие подготовку, и стоят они тут всего по три-четыре месяца. За этот срок они успевают оставить свой след: выпускают журналы, устраивают представления, заводят дружбу с местными ребятишками и собаками, строят собственную экономику. С последнего приезда Доры домой ее любимый магазинчик мануфактуры на Касл-стрит превратился в магазин мужской одежды и сапог, и таких в их маленьком городке насчитывается уже шесть.

Доре приятно осознавать, что она не отсиживается в укрытии, пока идет война. В Челтнемском женском колледже всех девочек учат таскать носилки и оказывать первую помощь. Ее бывший пансион переоборудован в госпиталь, и кабинет рисования теперь служит операционной. Дора старается поменьше думать об этом, иначе воображение невольно рисует окровавленную руку или ногу, лежащую на подставке мольберта, предназначенной для кисточек.

Если Челтнем мрачен — весь в красных крестах и синих госпитальных халатах, — то Беркхэмстед гудит, одетый в цвета хаки. Три сотни белых палаток, выстроенных неправдоподобно аккуратными рядами, занимают территорию над замком, недавно переименованную в поле Китченера. Зимой военных определяют на постой к местным жителям, и семья Доры каждый год принимает у себя одного и того же усатого сержанта, инструктора по строевой подготовке, чей храп способен заглушить любые ночные маневры. В последнее время участились случаи поспешных свадеб между курсантами и дочерьми домохозяев, у которых те квартируют, после чего Дорина мать поклялась, что ни один курсант моложе сорока под ее крышей спать не будет.

В это лето Дора осознает, что в ней что-то меняется: она словно готовится перешагнуть порог в мир, доселе недоступный. Взрослые разговаривают с ней так, будто ждут от нее чего-то, а сама она, гуляя по городу, становится объектом пристальных взглядов и галантных жестов. Все это ей нравится, но у нее часто возникает ощущение, будто она никак не может найти себя. На будущий год она должна стать старостой в школе, а дальше в ее сознании — размытое пятно, хотя это, наверное, пройдет, как только она достигнет совершеннолетия и ее будущее прояснится. Сейчас ей семнадцать, и родители дали согласие на то, чтобы она устроилась в курсантскую библиотеку, организованную в ратуше волонтерами. Все курсанты так или иначе связаны с Судебными иннами[58], и многие из них после войны станут адвокатами. По словам Дориной матери, ничего лучшего и желать нельзя.

За две недели Дора проходит обучение в библиотеке, и мисс Пинкни, библиотекарь, от нее в восторге. Доре нравится наклеивать этикетки, проставлять штампы, подшивать и печатать. Она испытывает удовлетворение, когда находит для книги нужное место на полке или отвечает на какой-нибудь вопрос краснеющего посетителя.

— Наша задача — снабдить курсантов чтением, которое поможет им расслабиться и развлечься. У них ведь впереди столько ужасных испытаний, — говорит миниатюрная мисс Пинкни.

Она вечно шмыгает по библиотеке, как полевая мышка, и никуда не выходит без блокнота со списком дел и без конкретной цели.

Мисс Пинкни потеряла племянника в битве на Сомме и теперь посвящает все свободное время поиску книг, которые пользуются спросом у курсантов. Целая очередь стоит на сочинения Ната Гулда о скачках, детективы Эдгара Уоллеса, романы Уэллса и Стивенсона.

Мисс Пинкни еженедельно пишет в Ассоциацию молодых христиан и «Таймс», напоминая, что библиотеки за пределами Лондона тоже отчаянно нуждаются в пожертвованиях. Иногда Дора печатает такие письма, но она еще только учится, и работа у нее идет мучительно медленно.

* * *