Демократия, не оправдавшая надежд - Александр Владимирович Быков

– прекрасное место, настоящая русская провинция со всеми прелестями этой жизни. Я мог бы служить в большом городе, в Вологде, например, но предпочел тишину и благолепие этих мест.

– Вы местный?

– Нет, из Вельска, преподаю русский язык, литературу, чистописание.

– Завидую, я тоже мог бы стать учителем, но вынужден служить по другому ведомству.

– Я слышал, союзники стягивают сюда большие запасы амуниции и продовольствия. Это будет плацдарм для освобождения моего родного Вельска?

– Ничего Вам не могу сказать, я в планы военной кампании не посвящен.

– Разумеется, – улыбнулся учитель. – Вы, если что, заходите ко мне на чашку чая. – Он назвал адрес. – У нас бывает много народу, я даю частные уроки, в том числе и представителям союзников. Они планируют здесь задержаться и знание языка не повредит. Кроме того, они интересуются по части женского пола. С этим у нас полный порядок, шенкуряночки одна краше другой.

– Извините, я спешу, – вежливо прервал беседу Смыслов, – буду иметь в виду Ваш гостеприимный дом.

Он действительно спешил, в британском штабе по телеграмме Финлейсона ждали будущего начальника русской контрразведки в Шенкурске.

Глава 19

– Николай Васильевич! Срочные новости из Сибири, – секретарь Временного правительства Северной области Петр Юльевич Зубов, вошедший в кабинет Чайковского, не скрывал волнения, – Директории больше не существует. В Омске переворот. Во главе его адмирал Александр Васильевич Колчак!

– Этого следовало ожидать, – грустно сказал глава правительства. – Мне стыдно осознавать, что теперь, когда пробил час победы правых, в России торжествует сила, а не мудрость.

– События в Омске напоминают мне сентябрьский переворот в Архангельске с той лишь разницей, что в Сибири не оказалось дипломатического корпуса, который смог бы повлиять на ситуацию, – посетовал Зубов.

– Там же наши товарищи Дедусенко, Маслов, Лихач! Наверняка они не смирятся с узурпацией власти военными и свержением законного правительства. Мы все избраны народом, и каждый из членов Учредительного собрания – представитель законной власти, в то время как разного рода выскочки в погонах никого не представляют и никем не уполномочены.

– Кстати, – сказал Зубов, – в городе снова видели капитана Чаплина. Он, видимо, самовольно оставил позиции и опять занимается политическими интригами. Он наверняка уже приветствовал колчаковский переворот и с новыми силами готовит какую-нибудь провокацию против законной власти.

– Френсиса теперь нет, – мрачно заметил Чайковский, – Нуланс нам вряд ли поможет. Остаётся только британский поверенный Линдлей. Я разговаривал с ним, он убежденный сторонник демократии, и думаю, мы можем на него положиться.

– У меня некоторое время назад возникла превосходная идея, – сказал Чайковский, – мы пригласим в Северную область русского генерал-губернатора. Тогда все эти союзные войска вынуждены будут согласовывать с ним свои действия. Это придаст управлению больший порядок и обуздает Чаплина, который подчиняется только военной силе. Генерал Марушевский уже прибыл в Архангельск, ждем генерала Миллера. Мы будем выбирать из них двоих?

– Я в курсе этой идеи, но Линдлей с французами уже обсуждали кандидатуру генерала Миллера.

– Как же Марушевский?

– Что такое? В любом случае найдется и ему дело по силам. Главное, чтобы военный администратор навел в рамках своих полномочий порядок.

Чайковский почему-то скрыл от Зубова, что кандидатура Миллера не только обсуждалась союзниками, но была согласована и с председателем Временного правительства. Оставалось ждать приезда генерала.

Если бы он отказался, то Марушевский в качестве запасного кандидата оставался приемлемой, хотя и несколько своеобразной, фигурой. В этом была стратегия выбора.

В итоге неожиданно для правительства и дипломатических кругов согласились приехать оба генерала, и теперь, чтобы не обидеть Владимира Марушевского, для него возродили упраздненную после мятежа Чаплина должность главнокомандующего русскими войсками.

– Мы будем признавать верховенство власти адмирала Колчака? – Спросил Чайковского Зубов.

– Временное правительство Северной области обсудит этот вопрос на своем ближайшем заседании. Лично мое мнение – не спешить, – ответил Чайковский.

Очередной серый ноябрьский день в Архангельске закончился, и граф де Робиен, завершив служебные дела, вышел на улицу. Он снова в который раз шел в госпиталь для выздоравливающих на встречу с русской медсестрой. Но сегодня в его планы не входили только разговоры тет-а-тет, он решил показать себя Августе с другой стороны.

– Хотите я почитаю Вам о России из своего дневника? Может быть, когда нибудь, этот дневник найдут на пыльной архивной полке, откроют и прочтут, возможно, что это будет любопытно.

– Почитайте что-нибудь, только не о политике. Я уже устала слушать все эти разговоры.

– Хорошо, – граф достал тетрадь в дерматиновой обложке, перелистал страницы, – вот слушайте, мадемуазель, так я вижу русскую осень, и это созвучно моему настроению:

Невероятное очарование осени в России длится совсем недолго. Золото и багрянец приобретают необыкновенные оттенки и яркость, которую больше нигде не встретишь. Желтизна листьев, стволы берез, зелень травы: все цвета как будто взяты из детской коробочки с красками. Такой же контраст найдешь и в русской душе.

– Очень мило, граф, Вы определенно имеете талант писателя.

– Вы так полагаете? – Смутился де Робиен.

– Я уверена в этом, – ответила Августа и почему то закрыла глаза.

Граф воспользовался этим и поцеловал ее в губы. Густя приняла поцелуй, посмотрела на француза и вдруг сказала.

– Это очень серьезный шаг с Вашей стороны, у нас после такого принято делать серьезные предложения.

– Я и делаю, – ответил де Робиен.

– Вы проказничаете, господин третий секретарь посольства, – сказала Густя, – но я Вас прощаю. Вы, французы, легко относитесь к серьезным отношениям.

– Отнюдь, Вы меня совсем не знаете, – пробормотал граф, как мальчишка, – для меня все очень серьёзно, более, чем Вы думаете. Ты могла бы уехать со мной во Францию? – Вдруг попросту спросил он.

– Вы делаете мне предложение?

– Еще нет, но я спрашиваю о возможности такого шага.

– Я не готова Вам ответить. Мне всего 17 лет, я еще ничего не могу в этой жизни. Идет война. Мои родные на той стороне, у меня нет с ними связи, я даже не могу сообщить им о Вас.

– А если сделать безрассудный поступок?

– Я не могу, я… При всех чувствах… Я должна соблюдать приличия. Вы граф, если хотите сделать официальное предложение, должны сообщить об этом папеньке. Мы не какие-нибудь голодранцы, не подумайте, папенька часть капиталов перевел в Архангельск, чтобы я ни в чем не нуждалась, и он может дать приданое, не беспокойтесь!

– О чем Вы, – прошептал граф, – какое приданое? У меня в Эрменвилле замок, принадлежавший ещё моим предкам, вокруг плодородные земли, виноградники. Мне не нужно ваше приданое.

– Вы католик? – Спросила де Робиена Густя.

– Формально да, но в современном мире это не имеет никакого значения.

– Для нас имеет. Вы