Дочери служанки - Сонсолес Онега

и постепенно Клара приобрела взгляд, как у всех безмужних вдов, и ей оставалось только оплакивать эту трагедию в дни годовщин, которые напоминали ей, что эта любовь действительно была.

Глава 27

Более недели Клара не выходила из своей каморки, где по ночам спала, а днем погружалась в любовный дневник, который перечитывала много раз, не обращая внимания на голод и жажду. Все эти дни она почти не видела дневного света, но она услышала донью Инес, которая осторожно подошла к дому Ренаты. Сеньора сомневалась, знает ли служанка о том, что произошло, так что решила не стучать в дверь. Она обогнула дом и подошла к маленькому оконцу, в которое тихо постучала, стараясь не поднимать лишнего шума.

– Ты должна поговорить с матерью. Она беспокоится, – сказала она.

– Нет.

– Хочешь, я с ней поговорю?

– Нет.

– Почему?

– Потому что она ничего не знает о любви…

Донья Инес решила уладить ситуацию по собственному усмотрению, поскольку весть о несчастье дошла до «Светоча» и с каждым днем работницы все чаще спрашивали о Кларе. Рано или поздно Рената обо всем узнает, и хотя она, может, ничего не знает о любви, она имеет право знать, что произошло с ее дочерью.

С тех пор как случилось то, что случилось, и Клара заперлась у себя в комнате, донья Инес, перед тем как идти на фабрику, обходила приход, городскую управу и порт, чтобы расспросить матросов: те всегда были в курсе всех событий на море.

Она возвращалась с пустыми руками и без каких-либо вестей для Клары.

– У дона Кастора есть новости? – спрашивала девушка.

– Нет, – отвечала донья Инес.

– А у алькальда?

– Тоже нет.

– А у дона Фермина?

– Ничего.

– А вы что-нибудь узнали от его хозяек Понтеведра?

– Они сказали, что сообщат, но пока ничего не сообщали.

– Это значит…

– Это значит ничего, дочка…

Клара не хотела жить без Сельсо и ничего не зная о Сельсо, вернее, зная, что она больше никогда не увидит его, что судьба не предоставит случай снова встретиться с ним на разгрузочном моле «Светоча». Такова жизнь, написала она в любовном дневнике и еще, что она не заслуживает вдовьей доли.

Каждый день она просила сеньору о милости, дать ей почитать газету «Маяк Виго».

– Там всегда могут напечатать что-то, чего я не знаю.

Она прочитывала газету от первой страницы до последней. Свидетельские показания тех дней могли перевернуть душу каждого. Они могли так потрясти, что донья Инес сомневалась, нужно ли это читать Кларе, но та была упрямая, как и она сама.

Потом Клара обсуждала новости с теми, кто к ней приходил, с Лимитой, Марией Эленой, с сеньорой. Неважно с кем, лишь бы тот, кто поддерживал в ней тонкую нить надежды, помогал ее не потерять.

– Капитана спасли в открытом море, – сказала она однажды служанкам, выглянув из окна. – И кто мне скажет, почему они не могли точно так же спасти Сельсо?

– Мы бы знали, – сказала одна из служанок.

– Ну так мы и узнаем, вот увидишь! – пригвоздила ее Клара.

Она все время строила догадки.

– Представьте, что случилось с Каролиной Саманильо, я в газете читала: ее личность установили по письмам, которые были у нее за корсетом. На конвертах был штамп адвокатской конторы Бенито Диаса Каносы, которая находится в Мадриде. Что ты на это скажешь, Лимита?

– Так она жива или нет? – спросила служанка.

– Там не сказано.

«Вряд ли жива, если не смогла произнести свое имя», – подумала Лимита, но промолчала.

Служанки судачили между собой о том, что Клара просто бредит, несет бессмыслицу и что долгие часы одиночества могут привести к потере разума. Они не говорили этого донье Инес, поскольку ей и так приходилось непросто из-за отсутствия Клары на фабрике. За эти несколько недель донья Инес поняла, какой та была полезной и старательной. От нее ничего не ускользало, и работницы подчинялись ей так же, как самой донье Инес. Они уважали Клару. Фабрика в ней нуждалась. Она работала вдумчиво и инициативно, перемещая работниц с одного места на другое. «Сегодня ты работаешь здесь, а завтра перейдешь туда, посмотрим, где нам будет больше пользы». Она употребляла множественное число, вместо того чтобы сказать «я», показывая таким образом, что она не отделяла себя от остальных и что ее требования касались всех, включая и ее саму.

Леопольдо, до которого доходили пересуды служанок, воспользовался отсутствием матери, чтобы навестить Клару. Он бросал в окно маленькие камешки, чтобы она услышала, и когда она показалась в окне, он передал ей несколько унций шоколада, сладкие меренги и медовую карамель. Юноша слушал фантазии Клары, а потом пересказывал их донье Инес как собственные сочинения.

Они говорили обо всем, а когда больше говорить было не о чем, Клара рассказывала ему про фабрику и про консервы из сардин. Из ракушек, моллюсков и мидий.

– Мальчишки твоего возраста уже работают, – сказала она ему, вздохнув. – Я по ним скучаю…

Клара называла Леопольдо уменьшительным именем Поло. Так было покороче и не звучало, как обращение к старшему сеньору, но он так складно говорил, употреблял такие слова, что казался Кларе старше и взрослее, не подростком. У него были светло-каштановые волосы, и он был одного роста с Хайме. Он походил на дона Густаво манерой неотрывно смотреть прямо в глаза, однако оба об этом не знали. Поло был терпеливым и умел слушать. В свои четырнадцать лет он говорил, что хочет стать писателем, писать книги или газетные статьи. Ему все равно. Неважно что, лишь бы писать. Клара сказала ему, что она уже начала это делать.

– Я пишу любовный дневник. Когда станешь постарше, я тебе дам его почитать. А сейчас иди, у меня слезы подступают.

Однажды, когда он уходил, шорох сухих листьев привлек внимание Ренаты.

Дело близилось к ночи.

– Кто там ходит?

– Это я, Леопольдо. Я приходил навестить Клару.

– И зачем ты приходишь ее навещать? – грозно спросила Рената.

Клара услышала их голоса, вышла из своей каморки и увидела в дверях мать в состоянии крайнего раздражения.

– Потому что он мой друг! – крикнула она сердито.

Рената вошла, громко хлопнув дверью, повернулась к девушке и пустилась в нескончаемый монолог из оскорблений в адрес дочери, каких ни одна дочь не должна слышать от своей матери. Она изливала на нее всю свою злобу и во всем винила Клару: в проклятой судьбе, в смерти мужа, которого никогда не любила, и в равнодушии со стороны сеньоры Вальдес.

Ткнув в дочь указательным пальцем, она произнесла угрожающим