Смерть на Босфоре - Михаил Александрович Орлов

призадумался – не длинный ли язык стал причиной смерти несчастного. Оплошать тут было нельзя, и он отправился на поиски сапожника Али по прозвищу Маленький. Не быстро, но отыскал его в ремесленной мастерской. Низкорослый щуплый татарин ловко выкраивал из толстой воловьей кожи подметку туфли.

– Мир тебе, мастер Али. Я от Нестора…

Ремесленник блеснул черными зрачками, отложил нож с лекалом и жестом показал на заднюю дверь.

– Хан, кажется, собирается на Русь. Сможешь переслать о том весть?

– Отчего ж, смогу все, но с тебя золотой.

«Ого! Про золотой дядя Нестор не сказывал…» – машинально отметил про себя Симеон, но торговаться не стал: взялся за гуж – не говори, что не дюж.

Тем же вечером Тохтамыш давал указания начальнику городской стражи.

– Сперва захвати суда. Ни одно из них не должно прорваться вверх по Волге. И усиль стражу у ворот, чтобы ни один русский не улизнул отсюда.

– А как определить, русский это или нет, среди них многие говорят по-нашему?

– По кафтану. Они застегивают его на правую сторону, а правоверные на левую. Потом оцепи русский квартал… Ремесленников не трогай, а купцов вяжи всех без разбору…

– Будет исполнено, всемилостивейший повелитель. Пусть солнце удачи освещает твой путь, а вихрь несчастий запорошит глаза твоим врагам. Осмелюсь полюбопытствовать, к чему все это? – низко кланяясь, спросил начальник стражи.

– У нас, как всегда, все шиворот-навыворот – один из невольников второго визиря Бек-Ярыг-оглана подслушал разговор своего господина с правителем Хазторокани Салчеем и принялся на базаре предупреждать своих соплеменников о готовящемся походе. Слава Аллаху, среди русских у нас есть преданные люди. Раба схватили и подвергли пытке, но кому он наболтал – неведомо, поскольку сам того не помнил… Теперь главное, чтобы это не дошло до Руси.

Поздним вечером стражники окружили русский квартал и всех торговых гостей взяли под стражу, а их товары разграбили.

26

Переправив войско на правый берег Волги, Тохтамыш повел его заранее намеченным маршрутом. Каждый всадник имел по двадцать стрел, копье, по крайней мере одну сменную лошадь и мог менять коней на полном скаку. Армия шла почти без остановок, зигзагами, дабы сбить с толку противника, поворачивая то на юг, то на запад, то на север.

Дмитрий Константинович Нижегородский первым проведал о выступлении Тохтамыша и, когда тот приблизился к его владениям, выслал ему навстречу своих сыновей Василия Курдяпу и Симеона с изъявлением покорности. Хан принял их благосклонно и предложил им присоединиться к нему. Отказать не посмели.

У рязанского рубежа ордынцев встретил великий князь Олег Иванович, получивший от сторожей, высылаемых в Дикое поле, весть о подходе татарского войска. Преподнеся Тохтамышу дары, он обвел ордынцев вокруг своих владений, указал им броды через Оку у Серпухова и дал проводников. Последнее, впрочем, было излишним – ордынцы знали дорогу на Москву.

«Пол русского улуса уже переметнулось на мою сторону… То ли еще будет дальше!» – думал хан, наблюдая за переправой воинов через Оку.

Дмитрий Иванович, как и другие великие князья, имел среди татар доброхотов, которым регулярно посылал подарки, а те, в свою очередь, извещали его обо всем, что творилось в Орде, но тем летом сведения приходили весьма противоречивые, а потому трудно было понять, какую похлебку варит Тохтамыш в своем казане. Объяснялось это тем, что некоторых осведомителей московского князя разоблачили и они сообщали на Русь то, что им было велено, а не то, что происходило на самом деле.

В конце лета у Дмитрия Ивановича родился сын. Крестили его на восьмой день, так как это число напоминало об обрезании младенца Христа, и нарекли Андреем. Митрополит тогда находился в Великом Новгороде, потому княжича крестил игумен Феодор Симоновский. После обряда счастливый отец устроил крестинный стол. При этом кроме гостей кормили и нищих. Москва пребывала в блаженном неведении.

В эту самую пору туда примчался сын Али Маленького со странным и невероятным известием. Старик Нестор разволновался и заторопился к великому князю.

– Беда, государь! – молвил дьяк, склонясь перед Дмитрием Ивановичем, и доложил о сведениях, полученных им от татарчонка.

– Да правда ли это? – с недоверием отнесся к услышанному князь – уж больно не хотелось в такое верить.

– Симеона я знаю с детства, именно он разузнал о том, кто умертвил Михаила Спасского, чем доказал свою преданность. Да и к чему ему тебя дурить, какая в том выгода?

Сомнения великого князя развеял гонец от тестя Дмитрия Константиновича Нижегородского, подтвердивший, что Тохтамыш выступил в подход.

Вновь, как два года назад, священники читали прихожанам грамоты с призывом постоять за Москву и православную веру, но желающих воевать оказалось до странности мало. Боевой дух, вдохновивший русских на Куликовскую битву, за прошедшее время выветрился… Пришлось насильно сгонять молодых людей, не ждавших от предстоящей войны ничего хорошего.

Московская рать выступила на Коломну по наиболее безопасной от всяких случайностей Котловской дороге. Ожидали известий о подходе союзников, но те не торопились: одни ответили уклончиво и неопределенно, другие молчали, словно не получали грамот. Чем дальше шло войско, тем все более мрачнел Дмитрий Иванович. На сей раз он не знал ни численности противника, ни где он находится. Сторожа, высланные вперед, бесследно сгинули, отправленные следом за ними – тоже… Прежние матерые разведчики Родион Ржевский, Андрей Волосатый, Василий Тупик, Семен Мелик полегли на Куликовом поле, а с молодых что взять… Неопределенность томила.

Воеводы предлагали стать на переправах через Оку и послать к хану посольство с дарами, а коли подарки не возымеют действия, то укрыться на севере, в лесной болотистой стороне:

– Русь ныне оскудела ратниками, а на удельных князей полагаться нечего, Москва им словно кость в горле… – говорили советники.

Можно было запереться и в столице. Близилась зима, и с ее наступлением ордынцы сами уберутся. Каменные стены Кремля, достигавшие в толщину четырех аршин и имевшие восемь башен, разрушить было непросто.

«Эх, нет Митяя! Он бы присоветовал что-нибудь», – с сожалением думал великий князь, недобрым взглядом окидывая воевод. После тяжелых раздумий Дмитрий Иванович, «не подняв руку против царя Тохтамыша, силу свою распустил и сам с небольшой дружиной направился в Кострому». Это походило не на тактический маневр, а на бегство. Если бы он намеревался сопротивляться, то не распустил бы ратников и остановился не в трехстах пятидесяти верстах от Москвы, а в сотне, чтобы угрожать противнику с тыла и препятствовать разграблению волостей.

Тем не менее великий князь наказал столице обороняться до последней возможности, а княгине с детьми ехать к нему… От этого москвичи пришли в смятение – их бросили