Восьмерки - Джоанна Миллер

— Я не хочу оспаривать его достоинства, но что он может знать о женской эмансипации? — шипит Беатрис. — Он был президентом Национальной лиги по борьбе с суфражизмом. Невероятный лицемер.

— Не могу поверить, что Дора это пропустила, она уже охрипла бы от ликующих криков, — говорит Отто.

Это правда. Дора любит читать о королевской семье в журналах Отто и часто вырезает из газет статьи и фотографии.

Наступает тишина: лорд Керзон готовится зачитывать речь королевы.

Беатрис так сильно наклоняется вперед, что почти упирается подбородком в шапочку дамы, сидящей в ряду перед ней.

— Я предпочла бы, чтобы она сама говорила за себя, — замечает она. — Иначе весь смысл теряется.

— Может быть, ей кокетство не позволяет надеть очки, — предполагает Отто.

Канцлер откашливается.

— Ее величество уверена, что дочери Оксфорда покажут себя достойными великой победы, которую они одержали, и живительный поток женских талантов и женского энтузиазма, который вскоре хлынет из дверей этого университета, окажет возвышающее и облагораживающее влияние на жизнь нации.

Сотни ног барабанят по полу в унисон.

— Королева надеется, что просьбы колледжей о благотворительных пожертвованиях не останутся без ответа и оксфордское образование будет доступно для всех женщин, которые его заслуживают, — заключает канцлер.

Снова аплодисменты, и на сей раз к ним присоединяется даже Беатрис.

Затем хор запевает первый куплет нового гимна «Иерусалим»[62] — стихи Уильяма Блейка, положенные на музыку сэром Хьюбертом Пэрри. Публика подпевает второму куплету с таким воодушевлением, что скамейки дрожат.

Беатрис в восторге.

— О, какая восхитительная ирония! Это же «Гимн избирательниц». Авторские права принадлежат Союзу женских суфражистских обществ, Пэрри передал их ему.

— В оригинале у Блейка нет ни войны, ни империи, — с язвительной улыбкой добавляет Марианна, — но я слышу этот гимн повсюду, даже на службах моего отца.

— Хорошо бы нам как-нибудь в воскресенье приехать в Калхэм на утреннюю службу, — говорит Беатрис. — Как вы думаете, Отто?

— Хм… Смотря в какое время.

— Для вас это слишком рано, — улыбается Марианна, аккуратно укладывая программку в сумку.

— Давайте возьмем программку и для Доры, — предлагает Беатрис.

По окончании церемонии они выходят на улицу вместе с толпой, не зная, что делать дальше и куда идти. Нужно время, чтобы в полной мере осознать и триумф, и иронию момента.

— Слова королевы были прямо в точку, согласитесь? Без пожертвований не будет никакого равенства возможностей. Некоторые мужские колледжи баснословно богаты, богаче самого короля, — рассуждает Беатрис, пока они оглядываются в поисках своих велосипедов.

— Правда? Дайте угадаю. Крайст-Черч? — предполагает Марианна.

— Он второй. Самый богатый — Сент-Джонс. Они могли бы финансировать все женские колледжи из малой части своих пожертвований.

— Это все прекрасно, но, может, поедем уже обедать? — Отто подталкивает их обеих в спину. — А хорошее было утро сегодня.

* * *

Мисс Роджерс организовала для Отто приглашение на королевский прием в Сомервиле во второй половине дня — в знак признания ее заслуг во время войны. За незавидным обедом из бараньих отбивных в чайной «Удача» Марианна с Беатрис убеждают ее, что отказаться было бы безумием.

— Мы отправимся в Бод: пора начинать работать над каникулярными заданиями, — говорит Беатрис, ковыряя косточку на тарелке. — А на вашем месте я бы пошла на прием. Увидите королеву лицом к лицу.

Отто смахивает с губы крошку табака.

— Пожалуй, будет что рассказать племянникам и племянницам, — говорит она. — Но вы же знаете, как я ненавижу Сомервиль. Не уверена, что хочу там оказаться.

— Понятно, — говорит Беатрис.

— Но если решитесь, а там почувствуете себя неуютно, можно же просто уйти, — предлагает Марианна.

Марианна, конечно, права. Отто вольна поступать как ей угодно. Почему бы и не сходить? Что такого с ней теперь может случиться в Сомервиле? Она же не станет там опять опорожнять судна или мыть полы. Пока она размышляет, Бетти кладет на стол счет за обед и потихоньку уносит чайные ложки.

— Видели? — смеется Беатрис. — Она вас раскусила. Туше, Бетти, туше.

Перед выходом Отто поправляет шляпку у зеркала в уборной и обновляет губную помаду. За спиной в стекле отражается знакомая акварель — далекие оксфордские шпили, развернутые на сто восемьдесят градусов. Волосы у Отто в беспорядке. Дора обещала завить их утром, однако пришлось самой орудовать щипцами для завивки, и теперь на шее красуется безобразный ожог. Отто все сильнее тревожит Дорина непреходящая меланхолия — в основном потому, что она никак не может придумать, как с ней справиться.

Сент-Джайлз-стрит и Литтл-Кларендон-стрит запружены толпами, и добраться до Сомервиля оказывается гораздо сложнее, чем предполагала Отто. Прием должен состояться в главном дворе, и Отто выделили место на лоджии библиотеки. Когда портье ведет ее туда, она замечает, что временный проход в стене, соединявший Сомервиль с лазаретом Рэдклиффа, уже заделан. Без палаток и канатов, перерезающих лужайки, колледж выглядит зеленым и просторным, и магнолии уже разжимают розовые кулачки своих бутонов. Когда Отто видела эту лоджию в последний раз, на ней сидели выздоравливающие офицеры — играли в карты или дремали под одеялами в инвалидных креслах. Сегодня вокруг каменных колонн собрались восторженные ребятишки и стайка девочек-скаутов, очень сознательных на вид.

Отто слегка мутит, но в целом возвращение оказалось не таким уж страшным: здесь все очень изменилось. Как это часто бывает, мысли пугали гораздо сильнее реальности. К тому же ее бывшее отделение (и санитарная) расположены очень далеко от библиотеки.

Она находит местечко в задней части лоджии, за парой невзрачных женщин без мантий, сжимающих в руках унылые сумочки. Судя по их непрерывным громким разговорам, они обе работали во время войны медсестрами в Сомервиле, но Отто их не узнает. На площади стоят студенты и сотрудники университета, и при появлении королевской особы раздаются радостные возгласы, развеваются в воздухе флаги. Дети подбрасывают шапки, и одна попадает королеве по руке, но та принимает это с юмором: улыбаясь, наклоняется к виновнику и что-то говорит ему. По сравнению с дочерью она кажется мужеподобной, а шляпка на ней выглядит так, будто сделана из капустных кочанов. Зато молескиновое пальто великолепно. Принцесса Мэри, укутанная в лисьи меха, в жизни красивее, чем на газетных фотографиях, и ничем не выказывает скуки во время бесконечных речей и церемоний, что по-настоящему впечатляет. Веру Бриттэйн и Уинифред Холтби представляют королеве как единственных студенток Сомервиля, вернувшихся в колледж после службы медсестрами во Франции. Урсула тоже стоит в очереди на вручение награды. Отто иногда приходит в голову мысль, не лучше ли было бы для Беатрис учиться не в Сент-Хью, а в Сомервиле, и, возможно, именно поэтому ее так раздражает Урсула. Подобные собственнические чувства по отношению к кому-то — новый