Тиран Рима - Саймон Скэрроу

Он остановился, оглядывая сенаторские ряды по обе стороны от императорской ложи. На мгновение его взгляд задержался на Нероне, сидевшем под огромным пурпурным навесом, с Поппеей рядом и свитой советников, льстецов и развлечителей, а также выстроившихся позади стройной стеной преторианцев. Катона поразило наглядное свидетельство того, насколько боязливым и недоверчивым стал император. По обе стороны императорской ложи стояли преторианцы, они же заполнили места выше и позади, а в глубине ложи маячило с два десятка германцев-телохранителей. Такой кордон охраны отпугнул бы любого покушавшегося – будь он хоть безумцем.

Он задержал взгляд на сотнях сенаторов, их семьях и гостях, пока не нашёл Веспасиана и его компанию – в первом ряду слева от императорской ложи. На парапете перед ними разложили угощения и кувшины с вином, и сенаторы, судя по всему, болтали в хорошем настроении, ожидая следующего пункта программы.

Катон осторожно спустился по ступеням, пробираясь через тех, кто не поместился на трибунах, пока не вышел к низкой стене, отделяющей аристократов от простолюдинов.

При его приближении раб поднял руку.

- Только для сенаторов и их гостей, господин.

Катон показал перстень всадника.

- Сенатор Веспасиан пригласил меня. Пропусти.

Тот колебался ровно настолько, чтобы это выглядело словно одолжение, а потом отступил в сторону. Спускаясь по последнему пролёту между сенаторскими рядами, Катон видел подушечки, корзины и прочие изыски римской элиты – и понимал, что эти люди никогда не узнают голода или страха быть заживо сожжёнными в полуразвалившихся многоэтажках. Если в городе вспыхнет насилие, они просто скроются за высокими стенами своих дворцов, задвинут засовы или переберутся на виллы в Байях или каком-нибудь другом приморском убежище и будут ждать, пока буря пройдёт. Такие люди почти всегда были защищены от всех лишений, что выпадали на долю подавляющего большинства римлян.

Если только они сами не окажутся настолько глупы, чтобы навлечь на себя гнев императора.

Добравшись до края ипподрома, он увидел, что Тит, старший сын Веспасиана, заметил его и вполголоса сказал что-то отцу. Веспасиан повернулся, и его широкое, простоватое лицо расплылось в приветливой улыбке.

- Катон! Ах, я так надеялся, что ты присоединишься к нам! Идём, садись, вот здесь, рядом со мной. Тит, налей нашему гостю вина.

Катон принял кубок и сел рядом с сенатором. Кивнул Пизону, пока Веспасиан представлял остальных спутников, - но имена вылетали у него из головы, едва будучи произнесёнными. Его куда больше занимало, как подступиться к Веспасиану с вопросом о том, кто стоит за пожаром.

Последовало немного пустой болтовни об ожидающихся гладиаторских поединках, были сделаны ставки. Хозяин кратко рассказал, откуда он знает Катона, и вспомнил их первую встречу, когда оборванный Катон явился в каструм36 Второго легиона на рейнской границе, сжимая в руках рекомендательное письмо от одного из секретарей императора Клавдия. Это был далеко не лучший момент в жизни Катона, и обычно он корчился от стыда, вспоминая собственную юношескую наивность. Но сейчас его это ничуть не трогало. На кону стояло слишком многое, чтобы позволить себе уязвлённую гордость.

На ипподроме работники быстро убрали окровавленный мусор утреннего представления, хотя со слоном у них всё ещё возникали трудности – не могли протащить тушу через служебные ворота под трибунами. В конце концов они бросили это дело, оставив серую массу там, где она рухнула, надеясь, что она не станет помехой для дальнейшей программы.

На платформе, тянувшейся по вершине центральной оси иподрома, появилась фигура – под фанфары дюжины преторианских буцинаторов. Разговоры в один миг стихли: все глаза обратились к человеку, который поднёс к губам рупор и заговорил – отчётливо, громко, в манере опытного глашатая.

- Великий Цезарь и граждане Рима! Приветствую вас! Через час начнутся первые гладиаторские поединки сегодняшнего дня!

Толпа взревела одобрением, раздались аплодисменты; глашатай ждал, пока шум уляжется, затем продолжил.

- А пока, по воле Цезаря, вас ожидает казнь нескольких гнусных преступников. Первый из них удостоится чести повторить судьбу славного Гая Муция Сцеволы37!

Толпа снова взревела, а затем, полная нетерпеливого ожидания, стихла, когда на центральный гребень арены подняли большой жаровню и разожгли огонь. Четверо служителей втащили узника по ступеням и приковали его лодыжки к железным кольцам поблизости, после чего защёлкнули кандалы на его правом запястье. Затем двое быстро обошли огонь вокруг, взяв в руки конец цепи, соединённой с кандалами, и приготовились.

Веспасиан заговорил ровно настолько громко, чтобы Катон услышал.

- Знаешь, за что этот человек осуждён?

- С чего бы мне знать?

- Тогда расскажу. Его поймали за тем, что он, перебрав лишнего, на задней стене храма выводил похабные рисунки. Говорят, весьма точное изображение Нерона, которого отхлёстывает Поппея. За это его схватили вигилы, доставили во дворец, пытали и приговорили к смерти. Я узнал об этом лишь потому, что его отец – один из моих вольноотпущенников – умолял меня вмешаться, попытаться спасти сыну жизнь. Я сделал всё, что мог, но… - он развёл руками, указывая на человека, ожидающего начала мучений. - Хорошо, что ты тут и видишь своими глазами. Такова судьба тех, кто смеет насмехаться над Цезарем.

Катон взглянул в сторону и увидел, как Нерон даёт знак начать казнь. В ту же секунду служители рванули за цепь, вытягивая руку осуждённого над огнём жаровни. Толпа молча следила, как плоть начинает запекаться. Некоторое время он напрягал каждую жилку, стараясь преодолеть боль и не закричать. Катон предположил, что ему пообещали пощаду, если он выдержит пытку, подобно Сцеволе, который когда-то держал кулак над пламенем, демонстрируя царю Ларсу Порсенне доблесть римлян.

Но мужество покинуло беднягу: он взвыл, заёрзал, когда его рука почернела и покраснела, а кожа скрутилась пузырями. Над ареной разнёсся рёв насмешек – толпа орала, пока несчастный метался и выл, пока наконец не обмяк. Тотчас его рывком поставили на ноги, и служители с противоположной стороны жаровни потянули цепь ещё дальше вперёд, так что в пламя попали его голова и плечи.

Катон отвернулся и лишь тогда заметил, что рука, державшая кубок, дрожит. Он сжал её другой рукой, поставил кубок и полуобернулся к Веспасиану.

- Собственно, я пришёл поговорить с вами о пожаре.

- Вот как? - приподнял бровь Веспасиан.

- Где-нибудь мы могли бы поговорить наедине?

- Ты хочешь, чтобы я бросил своих гостей? - Веспасиан изобразил оскорблённый вид.

- Господин, давайте без притворных любезностей и игр. Вы прекрасно понимаете, о чём я.

- Не уверен, что понимаю, но ради тебя потерплю. - Сенатор поднялся