Восьмерки - Джоанна Миллер

и открывать правду (или часть правды) раньше времени. У Марианны все еще ноют кости, а после чаепития с Хэдли на прошлой неделе ей стоит немалого труда собраться с духом, чтобы выйти из комнаты. Новость о том, что Генри интересуется Дорой, потрясла ее, хотя у нее нет права на подобные чувства — никакого права. Ночью она опять проснулась, задыхаясь от страха, хотя сама не поняла, что именно ее напугало. Возможно, сам страх. Или нарастающее в ней ощущение, что мир вокруг нереален.

Жарко, и голова безумно чешется от укусов мошки. Журчания воды почти не слышно за шумом толпы. Сколько ни бороздят реку корпуса лодок, она всеми силами стремится вернуть себе природный вид — бутылочно-зеленую гладь с серебристыми искорками. Это напоминает Марианне о ребенке, зачатом на темном и обычно людном берегу в девяти милях отсюда вниз по течению. По сравнению с ним этот прибрежный участок — городской, ухоженный. Глядя на реку сейчас, невозможно определить, в какую сторону она течет. Она словно утратила инстинкт сопротивления.

Внизу Отто сходит с баржи Джезуса и поднимается на соседнюю. Та забита женщинами в шляпках пастельных тонов и мужчинами в полосатых соломенных шляпах и свитерах крупной вязки. Вдоль реки с суровым видом расхаживают судьи с золотыми пуговицами, в адмиральских фуражках. Между баржами расставлены огромные доски, на которых представители лодочных клубов записывают результаты; паромщики переправляют велосипедистов на другой берег, чтобы тем не пришлось ехать через мост Фолли. Пожилые женщины под кружевными зонтиками расселись вдоль тропинки, а студенты расстилают одеяла для пикника на лугу Крайст-Черч, виднеющемся сквозь деревья. Лают собаки, хнычут младенцы, малыши угощают гусей хлебными корочками.

Каждый раз, когда звучит выстрел пушки, дающий старт забегу, Марианна невольно смотрит на мужчин: как они вздрагивают, и летний румянец сходит с их щек, сменяясь мертвенной сероватой бледностью. Ей хочется знать, как реагирует на эти звуки Генри. Генри, который никогда не сможет быть с ней, даже если захочет.

* * *

Отто приходит в восторг от радостного волнения, которое поднимается в толпе с каждым пушечным выстрелом. Все разом подаются вперед, чтобы увидеть лодки, выходящие из-за излучины. Толпа оглушительно ревет, во все горло выкрикивая названия своих колледжей. Рулевые кричат до хрипоты: «Полный вперед!» — в последней попытке столкнуть чью-то лодку или избежать удара соперника перед финишной чертой. Тренеры гонят на велосипедах вдоль реки и рявкают в рупоры, которые держат в одной руке, другой сжимая трясущийся руль. Как минимум один велосипедист уже свалился в реку, к ликованию толпы. И конечно же, мисс Страуд не в состоянии уследить за всеми подопечными. Это самое близкое к вечернему выходу в город, что им перепало за последнее время, хотя сегодня еще только среда и два часа дня. В довершение всего команда Сент-Хильды становится гвоздем соревнования. К изумлению зрителей, она обходит несколько мужских восьмерок. Эти гонки — настоящая сенсация, и даже Отто охрипла от крика.

Ее приводит в восторг математический аспект этого зрелища. Таблицы, расстояния, время, вес. И конечно же, восьмерки — ее любимое число! Беатрис любит допытываться, почему так. Да потому, дорогая Беатрис, что восемь — это четное число, куб и число Фибоначчи. Потому что его латинское название (octo) содержит самый узнаваемый греческий корень, от которого произошли такие великолепные слова, как «октава», «октаметр» и «октагон». Это число полей на каждой стороне шахматной доски, периодическое число кислорода, показатель бури по шкале Бофорта, количество фарлонгов в миле… Из всех цифр у восьмерки — самая интересная форма, идеально симметричная. Это и песочные часы, и снеговик, и узел, и пряжка ремня. И она, Отто, родилась в восьмой день восьмого месяца, став младшей из четырех сестер: восемь ног, восемь ступней, восемь рук, восемь глаз, восемь ушей, восемь грудей. И к 1918 году все это осталось в целости и сохранности.

Когда девушки возвращаются в Сент-Хью, Отто уже изрядно пьяна. Чернослив с заварным кремом — это уже выше ее сил, поэтому она уходит с ужина пораньше, предпочитая полежать на траве и выкурить сигарету.

Марианна пересекает аккуратную лужайку и садится рядом, обняв колени, подтянутые к подбородку. Позади них выходят на террасу девушки с чашками слабого кофе с молоком.

— Хотите поговорить? — предлагает Отто, глядя в небо и чувствуя, как невыносимо болит голова.

— Да, наверное, хочу, — отвечает Марианна, тщательно взвешивая каждое слово. — Мне нужно выговориться. Мне надоело избегать вас, и я решила вам довериться. — Она замолкает на секунду. — Что вы знаете?

Отто глубоко втягивает воздух ноздрями.

— Я знаю, что вы когда-то родили ребенка. Видела следы, когда мыла вас.

— Ах да, — тихо говорит Марианна. — Я должна была догадаться.

— Такие вещи случаются, и это не мое дело, просто я вижу, что это причиняет вам боль. И тогда это мое дело, потому что вы моя подруга. — Отто переворачивается на бок, чтобы взглянуть Марианне в лицо. — Я умею хранить секреты, знаете ли.

— Вы читали «Тэсс из рода д’Эрбервиллей»? — спрашивает Марианна, дергая одной рукой травинки.

— Начинала.

— Ну, в общем, эта история немного похожа на ту. Только без убийства. В ночь прекращения огня я встретила одного мужчину из нашей деревни. Он был ужасно грустным. Он прошел через Пашендейл[77]. По-моему, у него был шок. Он дал мне выпить виски и заплакал, а я обняла его. Не знаю, о чем я думала, но мне казалось, что весь смысл жизни сосредоточился в этом моменте. Carpe diem[78] и все такое. — Она чуть заметно вздрагивает. — Это случилось всего один раз.

— Он… напал на вас?

— Нет, нет, вовсе нет. Ничего подобного. Когда я поняла, что беременна, я разыскала его, и мы поженились. Но он умер. От пневмонии. Мы так и не жили как муж и жена.

— Как его звали?

— Томас Уорд, — отвечает Марианна, глядя на верхушки деревьев, качающиеся над ними.

Отто улыбается:

— Рада знакомству, миссис Уорд.

Кошка, обитатель колледжа, подходит к Марианне и трется о ее ноги.

— Выходит, ваш ребенок родился два года назад, — соображает Отто, вспоминая медальон, спиритический сеанс, отчаянные попытки спасти котят и спокойную решимость Марианны. — А потом вы подали документы в Оксфорд как незамужняя.

— Вы же знаете, как мисс Журден боится скандалов. Вдова в Оксфорде стала бы темой для пересудов. Мой отец настоял на том, что некоторые факты лучше опустить. Иначе я никогда не получила бы стипендию, а мне нужны были деньги.

Небо тускнеет, и тени от вишневых деревьев ползут по ногам все выше.

— Марианна, можно спросить, что случилось с вашим ребенком? Разумеется, вы