Восьмерки - Джоанна Миллер

— Она родилась восьмого августа девятнадцатого года в пасторском доме.

— Восьмого?

— Знаю, знаю, в день вашего рождения. Моя свекровь была со мной. Это было ужасно. Я думала, что умру, как моя мать. Было так жарко, а миссис Уорд не открывала окна. Сказала, что мой отец не должен ничего слышать. Представляете, каково это — рожать рядом с кладбищем? Все эти крошечные надгробия… Это длилось ужасно долго. Боль, боль, а потом она как будто выскользнула. Вся красно-бело-синяя. Помню, я подумала, что она похожа на флаг Британии, только цвета перемешались. Головка облеплена густыми темными волосами. Миссис Уорд — Олив — хотела унести ее, но я не позволила. Было ощущение, что она — часть меня. Как будто она — это я, а я — это она. Какая-то сверхъестественная связь. Она поторопилась родиться. Не могла сосать. В конце концов ее унесли. Мы обе были в плохом состоянии. Я мало что помню. Много спала…

Столы и стулья скрежещут ножками по террасе. Краем глаза Отто видит, как к ним по лужайке шагает Беатрис.

— Я ее мать. Я скучаю по ней каждый день. — Марианна берет Отто за руку. — Знаю, это звучит безумно, но мне кажется, что это моя дочь говорила со мной через спиритическую доску. Наша сверхъестественная связь не оборвалась, я уверена.

— Что значит — она говорила с вами? — переспрашивает Отто. Она не может сообразить, как мертвый ребенок может быть трусом.

Марианна крепче сжимает ее руку. Беатрис уже совсем близко и говорит что-то о кофе и какао.

— Я назвала ее в честь наших с Томом матерей. — Марианна приближает губы к самому уху Отто. — Констанс Олив Уорд[79].

32

Отто, август 1919 года

Теплым летним утром 1919 года Каро выходит замуж. Это годовщина того дня, когда Каро спасла Отто жизнь.

Отто тысячу раз слышала эту историю. О том, как через час после рождения она стала тихонько наливаться, будто зреющий персик, превращаясь из розовой в лилово-синюю, и одна только Каро это заметила. Именно Каро и задала вопрос, после которого все взрослые сбежались к колыбели: «А почему малышка синяя?» Только благодаря Каро акушерка успела отсосать через соломинку слизь, закупорившую Отто дыхательное горло. Так родилась легенда: четырехлетняя Каро спасла жизнь своей сестренке Оттолайн.

Поэтому Отто должна быть вечно благодарна Каро, ведь без той ее не было бы на свете. К тому же Каро — старшая, самая красивая и несомненная мамина любимица. Поэтому, когда Каро объявляет, что в двадцать третий день рождения Отто выходит замуж за богатого американца Уоррена Пауэлла II, никто не обращает внимания на дату. Но Отто прекрасно понимает, чего добивается Каро, выбрав именно это число. Сестра хочет закрепить восьмой день восьмого месяца за собой: она же знает, что он особенный, а значит, по праву должен принадлежать ей.

Церковь Святой Маргариты в Вестминстере тоже считается особенной. Расположенная в тени аббатства и Биг-Бена, она стала популярным местом для проведения свадебных церемоний — в этом году Отто уже побывала на трех. В 1919 году свадьбы в моде.

Когда Каро берет Уоррена за руку и они протискиваются по узкому проходу, Отто подавляет желание захлопать в ладоши и засвистеть.

Через месяц Каро отплывает в Америку: этот брак — ее билет за океан. Вероятно, скоро у нее появятся собственные дети, которых она станет мучить, но если это будут мальчики, то у них, может быть, еще есть какой-то шанс. Пока гости беседуют на солнышке, помощница фотографа порхает по двору, расправляя гигантскую вуаль, которая словно растет у Каро прямо из висков. Каро шипит указания одним уголком улыбающегося рта. Платье на ней — от «Ревилла и Росситера»[80], похожее на то, что было на принцессе Патриции[81] в феврале. Оно бесспорно великолепно, но Отто радует, что длинное жемчужное ожерелье Каро (когда-то принадлежавшее их матери) весь день цепляется за корсаж.

Если Отто когда-нибудь выйдет замуж — а мысль об этом кажется все менее вероятной, — то она сама сошьет себе платье, как леди Диана Мэннерс[82]. Два месяца назад Мэннерс и Дафф Купер позировали на том же самом месте, где сейчас стоит Каро. Снимок появился во всех газетах и журналах, и Мэннерс выглядела очень элегантно в платье собственной работы из золотистой ткани и кружев, с простым круглым вырезом. Каро пришла в ярость, потому что сама уже выбрала V-образное декольте. Весь оставшийся день она отпускала едкие замечания, сравнивая разнообразную работу Мэннерс в Добровольческом корпусе с тем, чем занималась Отто.

— Если ты не умеешь твердо стоять на своем, значит, у тебя нет стержня.

«Вот Каро твердо стоит на своем, — думает Отто, — стервой была, стервой осталась».

* * *

Наконец три подружки невесты садятся в автомобиль, чтобы отправиться в «Савой». Отто бросает под ноги тяжелый букет и снимает шляпку с идеальным ободком, от которой потеет и чешется кожа головы.

— Мы выглядим нелепо, — говорит она.

Напротив нее сидят Герти и Вита в одинаковых пастельно-голубых платьях, жемчужно-серых туфельках и одинаковых перчатках.

— Да все это нелепо, — отвечает Вита. Она бросает свой букет поверх букета Отто и ищет что-то за чулком. — Сигарету? Помялась немножко, ха-ха.

Машина огибает площадь парламента и катит дальше по Уайтхоллу, где женщины в черных платьях толпятся вокруг нового мемориала. Отто опускает стекло. Влажный запах увядающих цветов щекочет горло. На мгновение Отто снова оказывается в санитарной, где опорожняет ночные горшки.

— Ну вот, она это сделала. Мы сбыли ее с рук, — говорит Герти.

— Она мне за весь день ни слова не сказала. — Отто глубоко затягивается сигаретой. — Уоррен — свинья.

Вита в восторге барабанит ногами по полу — так, что водитель оборачивается.

— Ну, он не так уж плох, — беспечно отзывается Герти и машет водителю рукой, чтобы ехал дальше, затем перегибается к Отто и берет у нее сигарету.

— На прошлой неделе он предложил подвезти меня в город, а потом попытался засунуть руку мне под рубашку, — говорит Отто.

Мужчины пристают к ней то и дело, и обычно отбиваться от них — это что-то вроде игры, но в Уоррене есть нечто собственническое, такое, от чего у нее по коже бегут мурашки. Он крупный мужчина, мускулистый и весит, пожалуй, вдвое против нее.

— Ему так не терпелось, бедняжке, что я позволила ему залезть ко мне под платье вчера вечером, — ухмыляется Вита. — Просто чтобы узнать, из-за чего столько шума.

— Не может быть! — восклицает Герти и оборачивается к Отто за поддержкой.

— Ты ничего не потеряла, Отто, — добавляет Вита. —