Восьмерки - Джоанна Миллер

— Друзья мои, наши соперники из Кембриджа распространяют идею, что Оксфорд заполонили социалисты. Мы рискуем стать посмешищем! Родители боятся, что в Оксфорде у их сыновей появится соблазн жениться раньше времени или что они будут отвлекаться от учебы. Многие матери считают оскорбительным, что их сыновей учат женщины. Я слышал по крайней мере о трех студентах, которые недавно уехали от нас в Кембридж. Одним из них был безрассудный Ромео, которого застукали на заборе дамского колледжа.

Публика хихикает над тягучим выговором Холланда и его сардоническими выпадами. Беатрис с Урсулой приветственно машут друг другу через галерею. Они почти не виделись с тех пор, как Урсула начала готовиться к выпускным экзаменам, хотя до Беатрис доходили слухи, что Урсула помогала мисс Бриттэйн писать речь.

Следом выходит Генри — красивый, в черном галстуке. Беатрис бросает взгляд на Марианну — та сосредоточенно слушает, облокотившись на металлические перила. Боевые шрамы Генри видны даже сверху и сразу вызывают уважение публики.

Генри заявляет, что женщины привносят в университет новое качество — не подрывают, а, напротив, укрепляют его. Он бегло и убедительно доказывает, что в будущем Кембридж ждет всеобщее презрение за отказ принимать женщин. По его словам, те препятствия, которые женщинам приходится преодолевать, чтобы поступить в Оксфорд, доказывают их решимость и целеустремленность, особенно с учетом того, насколько слабо в школах для девочек преподают античную литературу. А их академические успехи способны побудить и мужчин добиваться лучших результатов.

— Студенты Оксфорда ведь не дикие звери, чтобы не контролировать себя в присутствии женщин. Если их так легко отвлечь, то, возможно, им вообще не стоит здесь находиться. — Он прерывается, чтобы сделать глоток воды. — Благодаря присутствию женщин Оксфорд для меня стал лучше. Оно бросило мне интеллектуальный вызов, расширило мой кругозор, особенно в том, что касается искусства и поэзии. Я с нетерпением жду, когда в октябре сюда приедет моя родная сестра.

Взгляд Генри обращается к галерее, где сидят Лавиния с Марианной.

— Молодчина он, правда? — говорит Лавиния, перевешиваясь через перила балкона — без шляпки, раскрасневшаяся от аплодисментов.

Выступающему следом члену парламента явно нравится звучание собственного голоса, хотя он у него на удивление ноющий и гнусавый.

Он приводит эмоциональный аргумент: на женщин тратятся ценные ресурсы, по праву причитающиеся поколению молодых мужчин, которые сражались и погибли на войне.

— Я говорю о спальнях, библиотечных залах, книгах, местах на лекциях. Появление женщин требует дополнительной работы и расходов, которые Оксфорд не может себе позволить во времена неустойчивой экономики.

Его речь вызывает бурю аплодисментов. В зале даже раздается топот ног.

Мать Беатрис возражает: женщины воспитывают новое поколение, а значит, для общества важно, чтобы они получали лучшее образование.

— Из-за потерь на войне больше женщин, чем когда-либо, останутся незамужними. Они должны иметь возможность найти смысл в жизни и зарабатывать себе на хлеб в этот нестабильный период. За последние два года мы получили право голосовать, изучать медицину, работать в сфере юриспруденции и на государственной службе. У нас есть женщины — члены парламента и нобелевский лауреат Мария Кюри. Наша королева возглавила этот процесс, получив почетную степень здесь, в университете, всего несколько месяцев назад. Времена меняются, и Закон об отмене дискриминации по половому признаку от девятнадцатого года гласит, что университет может регулировать, но не запрещать прием женщин для получения дипломов. Дамы и господа, согласно закону, женщины могут занимать места в Оксфорде, но я спрашиваю: достоин ли Оксфорд своих женщин?

Вновь раздаются аплодисменты, на этот раз с галерки. Беатрис ошеломленно смотрит на свою мать, а та вдруг указывает на нее рукой и добавляет:

— Таких женщин, как моя дочь, президент студенческого совета в колледже Сент-Хью.

Сотни лиц обращаются вверх, и глаза Беатрис невольно наполняются слезами. Никогда прежде мать не признавала ее достоинства публично. Должно быть, это Генри рассказал ей о президентстве — сама Беатрис была слишком занята, чтобы сообщить об этом родителям. Чьи-то руки хлопают ее по спине, и она видит, как отец в другом конце зала аплодирует ей. Беатрис смущенно улыбается Эдит, та коротко кивает и занимает свое место на скамье.

Следующим выступает оксфордский преподаватель, но после того, как мать Беатрис сослалась на закон, некоторые его аргументы теряют свою остроту.

— Я уверен, что у нас, как и в Америке, женщинам было бы лучше учиться в специальных женских учебных заведениях, где программа разработана с учетом их интересов и лежащего перед ними будущего, — говорит он. — Женские колледжи никогда не будут хорошо финансироваться, поскольку у них нет истории меценатства и пожертвований. Не могут они иметь и доходов от земли или инвестиций. Как же они сумеют на равных конкурировать с мужскими колледжами? Они станут тянуть университет вниз. Джентльмены, хотите ли вы, чтобы в Оксфордском союзе присутствовали женщины? Вязание в палате, чаепития в библиотеке? Потому что прием женщин в Оксфорд приведет именно к этому, уверяю вас!

Раздается взрыв смеха, аплодисменты и крики.

«Как это ужасно для Веры Бриттэйн — ей ведь выступать следующей», — думает Беатрис, однако вид у Веры невозмутимый.

Она возражает сдержанно: женские колледжи вовсе не стремятся подорвать древнюю коллегиальную систему, но служат ее укреплению и воспроизведению. Вера вспоминает бесспорные примеры женского вклада и академических достижений, говорит о важности привлечения самых ярких женских умов в Оксфорд, для чего необходимо проголосовать против потенциально вредного предложения изгнать их отсюда. Это не столько оппонирование, сколько искусная игра на мужском эго. Видно, что Вера сдерживает себя, стараясь привлечь на свою сторону неопределившихся и развеять их опасения, будто бы женщины стремятся подмять их под себя. Беатрис никогда не сумела бы выглядеть такой разумной, обаятельной, интеллигентной и притягательной. Бриттэйн оказалась идеальной кандидатурой.

* * *

У выхода такая давка, такое море голов и обтянутых твидом плеч, что невозможно понять, с какой стороны народу больше — за или против. На другой стороне галереи Уинифред Холтби, неловко перегнувшись через перила, пытается считать голоса. Выйти на вечерний воздух после духоты зала — большое облегчение, и Марианна, оказавшись на переполненном людьми дворе, на долю секунды перестает понимать, где находится. Обычно в таких случаях она впадает в панику и с трудом переводит сбившееся дыхание, но сегодня ее охватило непривычно радостное возбуждение. Пульс бьется в кончиках пальцев, выполняя свою единственную миссию — поддерживать в ней жизнь, и она рада этому.

Для докладчиков устраивается особый прием, и в бар допускаются только члены Союза, поэтому гости — в основном женщины — ждут снаружи, в саду. Беатрис с Лавинией сидят рядом, оживленно вспоминая ход дебатов, Дора с Отто курят