Восьмерки - Джоанна Миллер

Отто с Герти разражаются хохотом.

— Ты чудовище, Вита, — говорит Герти, качая головой.

Когда машина поворачивает на Трафальгарскую площадь, с постамента у основания колонны Нельсона на них смотрит огромный бронзовый лев.

Четыре льва. Восемь глаз, восемь ушей. Восемь почек, восемь легких, восемь яичек…

— Как вы думаете, Каро знает? — спрашивает Отто. — О том, чем он занимается?

— Конечно знает. Залог семейного счастья — способность на все закрывать глаза, — усмехается Вита. — Правда же, Герти?

— Мужчины — это… — Герти на мгновение зажмуривается, словно хочет отрыгнуть, — животные другой породы.

— Когда заключаешь сделку с дьяволом, всегда приходится платить, — говорит Вита.

Машина останавливается у входа в «Савой», где Каро с Уорреном позируют для очередных фотографий.

— Ну вот и приехали. Красота.

* * *

К облегчению Отто, Тедди машет ей рукой из-за столика, притулившегося у дальней стены бального зала «Ланкастер». Безвкусно оформленный зал напоминает джунгли. Белые колонны увиты лианами из креповой бумаги и проволоки, на сцене стоит клетка с нахохлившимися попугаями, окруженная раскрашенными фруктами. Держа букет перед собой как щит, Отто прокладывает путь к Тедди, пробираясь между столиками и здороваясь по пути с друзьями и родственниками.

— Добро пожаловать в ту часть тропиков, где обитают калеки и евнухи, — приветствует ее Тедди, перекрывая визг струнного квартета. — Мой маленький клуб.

Сегодня он сидит в инвалидном кресле, а это значит — либо боль в паху слишком сильная, либо ножной протез опять натер культю. Одет он прекрасно: сюртук, перчатки в тон, гетры. Отто целует его голову, пахнущую цитрусовой помадой, и садится рядом.

— Я уж думал, ты не придешь, — говорит он. Затем похлопывает по карману пиджака и заговорщически улыбается. — Добыл для тебя чайную ложечку.

Вид у него усталый. После того как Отто прошлым летом закончила свою работу в ЖДР в Оксфорде, они сделались закадычными друзьями. Тедди — один из тех, с кем Вита встречалась до войны, но после тяжелейших ран он уже не вернулся ни к полуночным кутежам, ни к учебе в Оксфорде. Когда они встретились впервые, Отто ничуть не смутило ни кресло Тедди, ни его увечья, и поэтому, как подозревает сама Отто, она вошла в число тех немногих людей, которых он в состоянии выносить.

— На нашей свадьбе все обставим гораздо шикарнее. Каро будет слюной брызгать. — Он подает знак официанту с подносом шампанского. — Только не рассчитывай потом покувыркаться со мной на матрасе в «Савое».

Этот грандиозный план возник у Тедди месяц назад. Они поженятся, и Отто подарит ему наследника, чтобы его имущество не досталось кузену. Как она произведет на свет этого наследника — дело ее: его-то пенис наполовину оторван шрапнелью в 1915 году.

Он берет два бокала — ей и себе. У него пальцы пианиста с идеально ухоженными ногтями, не то что у Отто — костяшки ободраны, кутикулы в заусенцах. По его рукам никогда не скажешь, что он был на войне.

— Ну правда, старушка, мы же с тобой оба одиноки и нравимся друг другу. И наши матери обрадуются до безумия. Деньги, свобода, любовники — сколько твоей душе угодно.

— Я же тебе говорила. Я собираюсь в Оксфорд.

— Если поступишь. — Он осторожно наклоняется ближе и тычет ей пальцем под ребра. — Может, у тебя еще способностей не хватит.

— Я поступлю, Тедди. А что, если я не захочу рожать детей?

Она не понимает: почему люди, которые знают ее лучше всех, считают, что ее цель в жизни — замужество и дети? Даже Герти.

— Ну, строго говоря, это будет нарушением контракта, старушка.

Из распахнутой двери кухни появляются официанты с подносами и тележками. Подают обед. Герти и ее муж Гарри пробираются к столику. Живот у Герти так раздут, что это невозможно скрыть платьем.

— Я не смогу жить ни с одной женщиной, кроме тебя.

В синевато-серых глазах Тедди, окаймленных темными ресницами, читается напряжение. Отто подозревает, что у него что-то болит, но об этом лучше не спрашивать.

— Ты можешь жить с кем захочешь, — отвечает она. — Продать все. Уехать за границу.

— Ни одна цветущая молодая женщина не клюнет на мое тело. Только на кошелек. — Тедди смеется, но он в отчаянии и на грани срыва, они оба это понимают. — Ты могла бы сделать меня счастливым.

— Мы возненавидим друг друга через год, можешь мне поверить.

— Значит, как только ты окончишь Оксфорд. — Он торжественно берет ее руку и целует. — Решено.

— Ой, да замолчи ты, наконец, не то я отвезу тебя на Стрэнд и оставлю там.

* * *

Каро хихикает и глупо улыбается за нелепо высоким свадебным тортом, а Отто наблюдает за ней из-за столика родителей.

— Постарайся не сидеть с такой скучной миной, Оттолайн, — говорит мать. В кремовом шелковом платье она выглядит очень элегантно. — Почему у тебя такие грязные перчатки?

Отто заменяет пустой бокал новым, когда официант проскальзывает мимо.

— И постарайся сделать вид, что ты рада за сестру.

— Она вернула мой свадебный подарок в магазин, — фыркает Отто. — Обменяла его бог знает на что.

Она долго выбирала подходящий подарок и остановилась на вазе дымчатого стекла с выгравированным на ней изображением стройной лучницы — богини Дианы, целящейся в гигантского орла. Ей показалось, что это остроумный намек на Каро, заполучившую свою добычу — американца, но шутка явно не имела успеха.

— «Лалик»? Она мне показывала. Очевидно, тебе не стоило пытаться острить.

— Я пыталась проявить внимание, — лжет Отто.

— Ты безнадежна.

— Не сейчас, мама, пожалуйста.

Каро с Уорреном втыкают меч в нижний ярус торта. Раздаются аплодисменты. Отто ждет того, что неизбежно должно последовать дальше.

— Леди Холбрук только что сказала, что Тедди сделал тебе предложение и ты его отвергла.

Отто осушает свой бокал.

— Неужели у тебя хватит глупости отказать ему ради поступления в университет? Ты что, совсем спятила?

— Для меня это важно.

— Ты не мужчина и не будешь управлять страной. Какой в этом смысл?

— Папа мне разрешил.

— Потому что знает: у тебя все равно ничего не выйдет. Для человека, который так хорошо разбирается в математике, ты бываешь удивительно глупа. — Мать берет Отто за руку и сжимает ее так крепко, что костяшки пальцев хрустят. — Каро права. Ты никогда больше не получишь столь выгодного предложения.

— Ты делаешь мне больно.

— Как и ты мне, милочка, — отвечает мать сквозь зубы, ослепительно улыбаясь и махая рукой подруге. — Тебя будут называть старой девой. Быть твоей матерью — и без того нелегкая ноша.

Отто пожимает плечами. Нет, она не заплачет.

— Я жду, что ты все уладишь, пока я буду в Америке, — говорит