За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

бы все у них есть, а они ропщут. Не угодишь на них. Хуже всех Пикок – упрямый, узколобый субъект. Я, конечно, ему не потакаю. Такому только раз уступи – и он дела поведет по старинке, по своему отсталому разумению. Вообразите, вздумал выкупить у меня землю! Это все йоменский дух ему покоя не дает, все отголоски порочной системы! Если дед землей владел, так и самому Пикоку надо. Такой уж человек. Не терплю индивидуализма – он губит Англию. Нигде вы не найдете лучших коттеджей и хозяйственных построек, чем в моем поместье. Я за централизацию. Полагаю, вам известно, как я сам себя назвал? Тори-коммунистом, вот как. По-моему, это партия будущего. А девизом вашего родителя была фраза: «Каждый сам за себя!» В земледелии такое не пройдет. Лендлорд и арендатор должны трудиться вместе. В среду вы едете с нами в Ньюмаркет? У Джорджа великолепный жеребец, он уже участвовал в Ратлендширском забеге; да, великолепный жеребец. Сам Джордж не играет, к счастью. Если я чего и не терплю, так это азартных игр и вообще всего связанного со ставками!

Миссис Беллью отреагировала взглядом искоса, легкая ироничная улыбка приоткрыла ее пухлые алые губы, однако мистер Пендайс уже снова занялся своим супом. Когда он почувствовал готовность возобновить разговор, миссис Беллью беседовала с его сыном; сквайр помрачнел и обернулся к достопочтенной миссис Уинлоу. Ее внимание было само собой разумеющимся и полным. Отвечала она односложно; пылким сопереживанием, равно как и подобострастным поддакиванием, себя не утомляла. Мистер Пендайс нашел в ее лице искушенную слушательницу.

– Меняется страна, – вещал мистер Пендайс, – с каждым днем меняется. Поместья уже не те, что были раньше. На нас, лендлордах, лежит огромная ответственность. Если мы дадим слабину, всей системе не выстоять.

А на деле – что могло быть восхитительнее, чем жизнь, которую вел в своем поместье мистер Пендайс? Вечный досуг, ищущий себе несложных хлопот; чистота; сочетание свежего воздуха с ароматным теплом; полное отдохновение ума, отстраненность от любых страданий, диктуемая самим статусом лендлорда, и, как символ этой жизни, как ее квинтэссенция – вот этот суп, сваренный из лучших кусков животных, откормленных особым способом.

Мистер Пендайс полагал такую жизнь единственно правильной жизнью, а тех, кто вел ее, – единственно правильными людьми. Он считал, что обязан жить именно так, согласно распорядку простому, здоровому, но в то же время и подразумевающему роскошь; жить в окружении тварей, которых растят и холят, дабы он, Хорас Пендайс, употребил их в пищу, дабы супа этого у него было целое море. Мистера Пендайса расстраивал тот факт, что в городах миллионы людей теснят и мучат друг друга, без конца теряют работу – со всеми обстоятельствами, которые сопутствуют сему неудобному положению. Вызывала в нем отвращение и пригородная жизнь в домах ленточной застройки, под шиферными крышами – столь плачевно однотипных домах, что человеку с индивидуальным вкусом невыносим самый их вид. И все же, несмотря на приверженность сельской жизни, мистер Пендайс вовсе не был богат, ибо имел чуть более десяти тысяч годового дохода.

Сезон открывала фазанья охота; как обычно, ее приурочили к скачкам в Ньюмаркете, поскольку расстояние до Ньюмаркета, увы, было совсем невелико. И хотя мистер Пендайс страшился делать ставки, ему хотелось иметь репутацию человека, которому спорт интересен как таковой; мистер Пендайс гордился, что сын его недорого купил отличного жеребца по кличке Эмблер и что жеребец этот участвует в скачках лишь потому, что хозяин его просто любит спорт.

Гости прошли тщательный отбор. По правую руку от миссис Уинлоу помещался Томас Брендуайт (фирма «Браун и Брендуайт») – человек с положением в мире финансов; такого игнорировать не следует, у него два особняка в Британии плюс яхта. Длинное, морщинистое, с нависающими усами лицо мистера Брендуайта обыкновенно имело кислый вид. Мистер Брендуайт отошел от дел своей фирмы и теперь числился только в советах директоров нескольких компаний. Рядом с ним сидела миссис Хассел Бартер. Такое лицо, как у нее – точнее, такое выражение лица, можно обнаружить у немалого количества английских леди. Это выражение женщины, которая исправно исполняет свой долг (весьма мучительный); женщины, чьи глаза лучисты и полны тревоги, а щеки, некогда подобные розовым лепесткам, покрыты сетью морщин и излишне красны вследствие превратностей климата. Речи таких женщин свободны от экивоков, проникновенны, чуточку сбивчивы, с нотками безысходности и непременно – с толикой надежды; такие женщины вечно окружены детьми, калеками, стариками – все ждут от них поддержки. Роскошь нервного либо физического срыва – не для них. К таким женщинам принадлежала миссис Хассел Бартер, жена преподобного Хассела Бартера; завтра он поедет на охоту, но чтобы в среду на скачки – ни в коем случае. По другую руку от миссис Хассел Бартер расположился Гилберт Фоксли, долговязый мужчина с удлиненной узкой головой, крепкими белыми зубами и глубоко посаженными несытыми глазами. Он происходил из деревенской семьи; братьев Фоксли было шестеро, и всех их привечали владельцы охотничьих угодий или молодых необъезженных лошадей во дни, когда, по выражению самих Фоксли, «ни стрелка, ни наездника путного с фонарями не сыщешь». Не было такого зверя, птицы или рыбы, которого Фоксли не сумел бы или не пожелал бы убить – сноровисто и с удовольствием. Против Фоксли играл только его ничтожный доход. Его соседкой оказалась миссис Брендуайт, но с ней он едва парой фраз обменялся, предоставив ее другому соседу – генералу Пендайсу.

Родись Чарлз Пендайс годом раньше своего брата Хораса, а не годом позже, Уорстед-Скейнс унаследовал бы, естественно, он, а Хорас пошел бы по военной части; при настоящем положении вещей Чарлз Пендайс как-то почти незаметно дослужился до генерал-майора, получил отставку и жил на пенсию. Третий брат, взбреди ему появиться на свет, посвятил бы себя церкви и имел бы наследственный приход, но появляться он раздумал и приход достался непрямому наследнику. Со спины братьев нетрудно было перепутать: оба отличались худощавостью и хорошей осанкой, у обоих еще только наметилась наклонность к сутулости, – правда, Чарлз Пендайс зачесывал волосы назад, не оставляя пробора, а колени у него, хоть и все еще упругие, в этом ракурсе самую малость подрагивали. Если же смотреть спереди, разница между братьями живо бросалась в глаза, ибо генеральские бакенбарды расширялись книзу, покуда не сливались с усами; вдобавок в лице и манерах Чарлза Пендайса угадывалось стремление держаться особняком – как у индивидуалиста, который всю жизнь был частью системы, и вот в итоге система его отторгла; он этого не сознает, но обиду смутно чувствует. Генерал Пендайс так