За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

– два фокстерьера и дряхлый скайтерьер – нервно кружили по комнате, обнюхивали салфетки гостей. Над столом стоял гул разговоров, из какового гула можно было вычленить фразы вроде: «Отличный скрадок[33] на той опушке, верно?»; «А помнишь, Джерри, как прошлой осенью ты влет снял вальдшнепа?»; «Наш милый старина сквайр в тот день ни перышка не задел! Верно, сквайр?»; «Дик! Дик! Гадкий пес! Иди сюда, покажи, что умеешь. Служить! Слу-жить! Вот тебе за это! Ну разве не лапочка?»

Спаниель Джон перемещался с туфель мистера Пендайса к его стулу и обратно – иными словами, занимал ту позицию, с которой лучше видно было, что едят. Время от времени мистер Пендайс, взяв кусочек со своей тарелки и удерживая его большим и указательным пальцами, говорил:

– Джон! На-ка, закуси. Тот, кто не доел свой завтрак, весь день никуда не годен – так что, сэр Джеймс, кушайте поплотнее!

А миссис Пендайс, приподняв брови, с тревогой скользила взглядом по лицам и лепетала:

– Еще кофе, душенька? Дайте вспомнить – вы ведь с сахаром пьете?

Когда все покончили с едой, повисло молчание – будто каждый стремился отмежеваться от съеденного, чувствуя себя втянутым в некий сомнительный ритуал. Вот мистер Пендайс проглотил последнюю виноградину, вытер губы:

– У вас четверть часа, джентльмены; в десять пятнадцать выдвигаемся.

Миссис Пендайс, оставленная за столом в компании собственной вялой, чуть иронической улыбки, откусила от тостика (он окончательно усох и на вкус был как резина), прожевала, а недоеденное отдала «милым собачкам», после чего обратилась к старшему сыну:

– Джордж! Тебе нужен новый шейный платок, мой мальчик, – зеленый подвыцвел. Я все собираюсь заказать шелку, да забываю. Есть новости насчет Эмблера?

– Да, Блексмит говорит, что мой жеребец в превосходной форме.

– Надеюсь, он принесет тебе победу. Твой дядюшка Хьюберт как-то проиграл в Ратлендшире четыре тысячи фунтов. Я отлично это помню – платить пришлось нашему отцу. Я так рада, что ты не делаешь ставок, мой милый!

– Нет, мама, – делаю.

– О, Джордж! Надеюсь, ты не ставишь крупные суммы! Ради всего святого, не проговорись папе: он, как и все Пендайсы, страшится любого риска.

– Не проговорюсь, милая мама, не волнуйся. Да и какой тут риск? В худшем случае я ничего не получу, в лучшем – выиграю немало.

– В этом ведь нет ничего дурного, сынок?

– Разумеется, нет.

– Наверное, я просто ничего не смыслю в скачках! – миссис Пендайс опустила взор, ее бледные щеки вспыхнули; она вновь подняла глаза и быстро проговорила: – Джордж, мне хочется поставить на Эмблера – немножко, скажем, один соверен. Просто азарта ради.

Кредо диктовало Джорджу Пендайсу непроницаемость лица. Он улыбнулся:

– Хорошо, мама, я поставлю за тебя соверен. Ставки будут один к восьми.

– То есть это значит, что в случае победы Эмблера я получу восемь соверенов?

Джордж кивнул.

Миссис Пендайс смотрела не в лицо сыну, а на его шейный платок.

– Поставь, пожалуй, два соверена, милый. Один – это мелко, если желаешь победы всем сердцем, вот как я. Элен Беллью выглядит очаровательно, не правда ли? Как приятно видеть женщину, которая свежа и прекрасна уже с утра!

Джордж отвернулся, чтобы скрыть внезапный румянец:

– Действительно, она весьма свежа.

Миссис Пендайс пристально смотрела на сына: в изгибе одной чуть вскинутой брови таилась усмешка.

– Не стану тебя задерживать, милый, а то ты на охоту опоздаешь.

Мистер Пендайс, охотник старой закалки (он до сих пор держал пойнтеров, хотя современные тенденции не позволяли полноценно задействовать этих собак), решительно выступал против охоты с двумя ружьями.

– Всякий, – говаривал он, – кто не прочь поохотиться в Уорстед-Скейнс, пускай обходится одним ружьем – так было еще при моем дражайшем родителе. Вот это настоящий спорт – дичь в моих угодьях не разжиревшая, это вам не домашние куры! – (Мистер Пендайс не подкармливал фазанов, чтобы они легче взлетали.) – Ничего похожего на облаву, сиречь бойню, я у себя не допущу.

Мистер Пендайс был страстно увлечен птицами. Под стеклом у него в изрядном количестве хранились представители тех видов, которым грозило исчезновение, и логика (сугубо пендайсовская) нашептывала мистеру Пендайсу, что, заказывая чучела, он делает добро исчезающим видам – ведь скоро всему миру останется судить о них исключительно по экспонатам его коллекции. Ему мечталось также, чтобы коллекция, как неотъемлемая часть поместья, перешла по наследству к его сыну, а затем и к внуку.

– Взять хотя бы провансальскую славку, – вещал мистер Пендайс. – Премилое создание, а встречается с каждым днем все реже. Знали бы вы, чего мне стоило раздобыть вот этот экземпляр. И я не скажу вам, сколько выложил за него, все равно не поверите!

Некоторых своих птах мистер Пендайс подстрелил лично: в молодости специально с целью пополнения коллекции предпринял ряд вылазок в чужие страны, но бо́льшую часть ему пришлось купить. Несколько стеллажей в его библиотеке были плотно заставлены трудами по сему захватывающему предмету, а его коллекция птичьих яиц (сплошь исчезающие виды!) была одной из лучших «во всех трех королевствах». Демонстрируя ее гостям, мистер Пендайс всегда особо выделял один экземпляр; по его словам, то было последнее яйцо некоего вида – больше уж такого не сыскать. «А добыл его, – с гордостью пояснял мистер Пендайс, – мой младший егерь, старина Ангус; прямо из гнезда вынул, а оно там только одно и лежало. К слову, – продолжал он, катая хрупкий, словно фарфоровый овал в своей загорелой ладони, нежно удерживая его пальцами, покрытыми редкой порослью тонюсеньких темных волосков, – вид этот уже вымер». Таким образом, мистер Пендайс по праву считался истинным любителем птиц, яростно осуждал невежд и грубиянов из низших сословий, для которых стрельнуть в зимородка или другую редкую птицу – просто забава, презренное недомыслие, а не способ пополнения коллекции. «Я бы применял к ним наказание розгами», – говаривал мистер Пендайс, уверенный, что убивать таких птиц позволительно только на заказ (провансальская славка – особый случай); на заказ, стало быть, да и то лишь за границей или по крайней мере на самых далеких окраинах Британских островов. А вот вам и другой, весьма яркий штрих к характеру мистера Пендайса. Если в его владениях объявлялся представитель редкого вида пернатых, это считалось целым событием, предпринимались все меры по удержанию залетного «гостя» в расчете, что он останется и даст потомство. Но если было доподлинно известно, что «гость» принадлежит мистеру Фуллеру либо лорду Куорримену, чьи земли граничат с Уорстед-Скейнс, если, того и гляди, вернется восвояси – такой «гость» бывал без промедления подстрелен и набит опилками с целью сохранения для будущих поколений. После общения с другим землевладельцем,