За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

– Фаворит в хвосте. А кто это там в голубом, на крайней дорожке?

По крайней дорожке, с огромным отрывом, летел Эмблер, как и птица не летит домой с зимовки. И сердце Джорджа подпрыгнуло подобно рыбе, что летним вечером жирует в темном пруду.

– За ним не угнаться! Эмблер придет первым! Выиграл на раз-два! Эмблер!

Один только Джордж не присоединился к восторженным крикам. «Мой конь! Мой конь!» – стучало у него в висках, и слезы чистого восторга были готовы брызнуть из глаз. В течение целой минуты он не шевелился; затем, машинально поправив шляпу и галстук, медленным шагом направился к паддоку. Он предоставил тренеру отвести Эмблера в денник, а сам прошел в помещение для взвешивания.

Маленький жокей сидел, тиская седло, безучастный и мрачный, в ожидании слов «все в порядке».

Блексмит тихо заговорил:

– Что ж, сэр, мы выиграли. Обошли на четыре корпуса. Я уже сказал Суэллсу, что со мной он отныне не работает. Это как всему свету про золотую жилу растрезвонить. О чем он только думал? Теперь нас не возьмут на гандикап «Сити» – Суэллс и на девять стоунов[40] не потянул. Разрыдаться впору с досады!

Губы тренера и впрямь задрожали.

В своем деннике, вытянув задние ноги, Эмблер терпел усилия грума, который приводил в порядок его морду. Гнедая шкура от потеков пота казалась полосатой. При появлении хозяина Эмблер тряхнул головой, и снова Джордж встретил пристальный, горделивый, влажный взгляд. Рука в перчатке легла на взмыленную конскую шею. Эмблер вскинул голову и отвернулся.

Джордж вышел на воздух и направился к трибунам. Этим своим «про золотую жилу растрезвонить» тренер будто капнул яду в кубок его триумфа.

Джордж приблизился к Суэллсу. На губах застыл вопрос: «По какому праву вы устроили это шоу?», но Джордж промолчал, ибо в душе чувствовал: не пристало ему допытываться у жокея, почему тот не схитрил, чем плоха победа с обходом в один корпус вместо четырех. Впрочем, маленький жокей и так все понял.

– Мистер Блексмит головомойку мне устроил, сэр. А я вот что скажу: этот ваш жеребец – он с норовом. Я решил, надо на него положиться, он сам рассудит. Попомните мое слово, сэр, он знает, что к чему. Когда этакая лошадка попадается, лучше ей не мешать.

Позади кто-то сказал:

– Ну что ж, поздравляю вас, Джордж. Правда, сам я выбрал бы другую стратегию. Надо было попридержать коня. Удивительно он у вас резвый. А в целом скачки нынче уже не те.

Тут же были сквайр и генерал Пендайс – оба поджарые, с безупречной осанкой, совершенно разные и в то же время похожие; взгляд каждого словно говорил: «Нет, я не такой, как ты, – тут двух мнений быть не может. Не такой, и точка!»

Позади них стояла миссис Беллью. Полуопущенные ресницы не могли скрыть сияния этих серых с прозеленью, изменчивых глаз. Джордж медленно приблизился и встал рядом. Миссис Беллью была воплощенный триумф и сама нежность. Румянец ее сделался ярче, гибкое тело подалось к Джорджу. Друг на друга они не смотрели.

Напротив, возле ограждения, Джордж заметил сухопарого мужчину в костюме для верховой езды. Приподнятые плечи и некоторая кривизна длинных тощих ног выдавали в нем лошадника. Узкое, тоже длинное, тонкогубое веснушчатое лицо было мертвенно-бледно, тусклые светлые волосы подстрижены ежиком, рыжие усы напоминали щетку. Он буравил взглядом Джорджа и миссис Беллью, и в его свирепых, почти черных глазках словно плясали черти.

Кто-то хлопнул его по плечу:

– Здорово, Беллью! Понравились скачки?

– Нет, черт возьми! Пойдем выпьем.

Все так же не глядя друг на друга, Джордж и миссис Беллью направились к воротам.

– Дальше не хочу смотреть, – произнесла миссис Беллью. – Уедем немедленно.

– Еще один заезд, – сказал Джордж. – В последнем ничего интересного.

Он остановился за главной трибуной. Кругом теснились, торопились зрители.

– Элен? – выдохнул Джордж.

Миссис Беллью подняла взор и со всей откровенностью взглянула ему в глаза.

Долог и ухабист путь от ройстонской железнодорожной станции до Уорстед-Скейнс, ибо идет он по проселкам. Джорджу Пендайсу, который катил с Элен Беллью в двухместном экипаже, путь этот показался минутой – одной из тех удивительных минут, когда небеса разверзаются и являют некое видение. Кому-то доводится испытать подобное лишь единожды, кому-то – многократно. Это бывает после затянувшейся зимы, когда распускаются сады, или после засушливого лета, когда золотятся листья. А что это за видение, какие в нем краски – иней и пламя, или вино и багрянец, или горные цветы, или приглушенная зелень тихих омутов, – ведомо только зрящему. Одно ясно: видение затмевает все прочие образы, понятие о законе и условностях, о прошлом и о настоящем. Ибо это само грядущее, благоуханное, звенящее, драгоценное, как яблоневая ветвь в скальной расселине, ветвь, которую колышет ветер, в которой поют свою песню пчелы.

Нечто в этом роде созерцал Джордж Пендайс поверх серой кобыльей спины, ибо та, что, закутанная в меха, сидела с ним рядом, прижималась локтем к его локтю. Второму груму, что клевал носом над убегающей дорогой, обхватив себя руками, снились иные сны – ведь он выиграл пять фунтов. Серой кобыле представлялось теплое светлое стойло и струйка золотого овса, что течет прямо в ясли, и, легконогая, она почти летела проселком, и мутные пятна от двух фонарей двигались впереди нее по двум стенам живой буковой изгороди, которая шелестела листвой под северо-восточным ветром. Славно бежалось серой кобыле; она фыркала от удовольствия, и пена с ее взнузданного рта брызгала на человеческие лица. Люди молчали; касание рук приводило их в трепет, их щеки разрумянила ветреная тьма, их горящие глаза смотрели строго вперед.

Второй грум вдруг очнулся и задумался.

«Будь у меня жеребец навроде как у мистера Джорджа, да сиди рядом со мной краля навроде миссис Беллью, уж я бы не молчал как чурбан… или молчал бы?»

Глава 5. Танцевальный вечер миссис Пендайс

Миссис Пендайс считала необходимым собирать у себя соседей с целью принудить их к танцам – непростое дело, ибо души, да и ноги деревенских жителей приспособлены для более солидного времяпровождения. Главное затруднение составляли кавалеры, ведь, несмотря на неодобрение танцев в масштабах целой страны, в стране этой едва ли нашлась бы девушка, которая не была бы от них «без ума».

– Ах, танцы! Я их просто обожала! О, бедняжка Сесил Тарп! – Плутовато улыбаясь, миссис Пендайс указывала на долговязого юношу с пунцовыми щеками, который