За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

– Она ведь еще молода?

– Всего тридцать, от силы тридцать два.

– Отчего же у них не заладилось?

Чиркнули спичкой.

– Тот случай, когда очень хорошо замечаешь грешки супруга – но не свои собственные.

– На нее поглядеть – сразу ясно, что ей поклонники нужны как воздух. А с женщинами такая слабость злые шутки шутит.

И снова послышался голос Уинлоу с этими его вальяжными нотками:

– Кажется, у них ребенок умер. А после – точно знаю, была некая история, но все шито-крыто. Беллью пришлось оставить полк – вот это известно, а больше ничего. Ее считают взбалмошной; говорят, она жить не может без риска. Подавай ей для выкрутасов самый тоненький ледок; подавай мужчину, который за ней по этому ледку заскользит. А если бедолага окажется тяжелее, чем она, увы ему, на дно пойдет.

– Вся в своего отца, старика Шеритона. Я был с ним знаком по клубу; сквайр старой закваски. Вторично женился в шестьдесят, жену схоронил в восемьдесят. Прозвище у него было Кларет-Пикет; бастардов больше, чем у любого другого греховодника во всем Девоншире. Помню, за неделю до смерти я видел его за игрой – он ставил по полкроны. Так что это у миссис Беллью наследственное. Кстати, сколько весит Джордж? Ха-ха!

– Смеяться тут нечему, Брендуайт. До ужина еще успеем сыграть по маленькой – вы не против, Уинлоу?

Послышались звуки шагов и отодвигаемых стульев; хлопнула дверь. Снова Джордж был один; на каждой его щеке пылало по красному пятну. Вялые рыцарские порывы заодно с пылкими желаниями испарились; испарилось и чувство, что он, Джордж, вправе расслабиться. Он встал, покинул свою нишу и принялся шагать по тигровой шкуре, что лежала у камина. Закурил; швырнул сигарету в огонь; взял новую.

Тоненький ледок? И чтобы он, Джордж, теперь отступил? Нет, ни досужие разговоры, ни ухмылки его не остановят, а только распалят!

Вторая сигарета была отброшена. Как правило, Джордж в этот час в гостиной не появлялся, но нынче пошел именно туда.

Осторожно открыл он дверь, и ему предстала длинная комната в мягком свете высоких масляных ламп, а за фортепьяно – поющая миссис Беллью. Чайные чашки и прочее еще оставались на столе, но с чаепитием было покончено. На максимальном удалении, в глубине эркера, вели шахматную партию Би и генерал Пендайс. В центре, в круге света от лампы, обратили взоры к фортепьяно леди Молден, миссис Уинлоу и миссис Брендуайт. Неприятно удивленные, все три дамы как бы делали одолжение музыкантше. «У нас шел такой занятный разговор; по какому праву его прервали?» – читалось на их лицах.

У камина, расставив длинные ноги, стоял Джеральд Пендайс. Миссис Пендайс сидела чуть поодаль: на коленях вышивание, темные глаза неотрывно глядят на певицу, край подола придавил собой дряхлый скайтерьер Рой.

О, знать бы, что любовь – тщета,

Я бы сказала сердцу: «Стой!»

Я бы тогда свои уста

Сколола шпилькой золотой.

Любовь волнует и влечет,

Пока нова ее канва;

Но скоро – ах! – приестся мед,

Подсохнет росная трава![34]

Вот какую песню слушал Джордж под аккомпанемент прекрасного, хотя и чуточку расстроенного фортепьяно. Каждый аккорд вызывал в нем трепет; крошечная смерть караулила в каждом звуке голоса миссис Беллью.

Джордж смотрел на нее пристально, неотрывно, и глаза его, отнюдь не музыкального человека, постепенно затуманивались; поймав себя на этом, Джордж отвел взгляд.

Центральная группа отреагировала невнятным ропотом. Джеральд, по-прежнему стоя у камина, громко сказал:

– Благодарю, это было шикарно.

– Шах! – послышался из эркера зычный голос генерала Пендайса.

Миссис Пендайс, вернувшись к вышиванию (на него капнула слеза), произнесла с чувством:

– Что за прелесть! Спасибо вам, дорогая!

Миссис Беллью оставила фортепьяно и уселась подле миссис Пендайс. Джордж шагнул в эркер. В шахматах он ничегошеньки не смыслил, мало того – вообще не терпел этой игры; зато из эркера мог смотреть на миссис Беллью, не привлекая к себе внимания.

В воздухе была разлита томная сладость – только что в камин подбросили кедровое полено. Мать и миссис Беллью о чем-то ворковали (слов Джордж не разбирал); голоса леди Молден, миссис Брендуайт и Джеральда (обсуждающие соседей) и голос миссис Уинлоу (выражающий попеременно то несогласие, то согласие с характеристиками) – все вкупе создавало этакое уютное, дремотное гудение. Лишь изредка генерал Пендайс вспарывал его своим победным «шах!», после которого Би восклицала: «Ах, дядя!»

В Джордже росла ярость. Почему все они спокойны и довольны, когда его сжигает пламень? И Джордж не сводил мрачного взора с той, под чью дудку плясал вот уже столько времени.

Неловкое движение – и шахматный столик качнулся.

– Аккуратнее, Джордж! – бросил генерал племяннику в спину и продолжал: – А что, если мы – вот так…

Джордж приблизился к матери:

– Можно взглянуть на твое рукоделие, мама?

Миссис Пендайс откинулась на спинку стула и с улыбкой (она была польщена) протянула сыну свою работу:

– Ты в этом ничего не поймешь, мой мальчик. Я вышиваю вставку для нового платья.

Джордж взял пяльцы. Он и впрямь ничего не понимал, но, так и эдак вертя в руках работу матери, мог дышать теплом своей возлюбленной. Склоняясь над вышивкой, Джордж как бы случайно коснулся плеча миссис Беллью – и плечо не отстранилось, а напротив, чуть подалось к его руке; о, едва ощутимый нажим, о, ответ на его томление! Голос матери вернул Джорджа в реальность.

– Осторожнее, сынок, здесь иголка! Очень мило с твоей стороны, но лучше бы ты…

Джордж вернул вышивание. Миссис Пендайс приняла его с благодарным взглядом – впервые сын выказал интерес к ее занятию.

Веером из пальмовых листьев миссис Беллью прикрыла лицо от каминного жара и произнесла с расстановкой:

– Если завтра мы победим, Джордж, я для вас что-нибудь вышью.

– А если проиграем?

Миссис Беллью подняла глаза – и Джордж инстинктивно встал между ней и матерью, боясь, как бы вторая не поняла, что глаза первой имеют гипнотическую силу.

– Если мы проиграем, – заговорила миссис Беллью, – я сквозь землю провалюсь. Мы должны победить, Джордж.

Он нервически хохотнул и быстро посмотрел на мать. Миссис Пендайс уже работала иглой, но, судя по выражению лица, была почти шокирована.

– Мне в душу запала ваша песня, дорогая, – наконец вымолвила миссис Пендайс.

– Не потому ли, что в ней вся правда жизни? – отозвалась миссис Беллью.

Джордж почувствовал ее взгляд и хотел сам взглянуть на нее в упор, но эти глаза, то ли маня, то ли предостерегая, вертели