Дворики. С гор потоки - Василий Дмитриевич Ряховский

— Они! Да кто же? Сшибли дверь, стащили меня с печи и обземь. Микишка, живорез. «Теперь, кричит, твоего защитника нету, в поминанье записывай!» И все трясет, все трясет, все трясет! Сукин-ты сын! А я разве с ним слажу, с таким жеребцом? Сейчас все грузят на воз. Я насилу выдрался. А ребятишки… Чтоб меня черт взял с вашими уговорами! Ребятишки мои! Погибли вы со мной, злодеем!

Он затряс кудлатой головой и заплакал. Петр, с трудом надевая шинель, крикнул ему со злобой:

— Не хнычь ты, баба! Сейчас же беги за Митькой! С постели тащи! Пашку Илюнцева захвати! Скажи, комиссар ружье велел взять с собой. Ну, дрепа, шевелись!

Ошарашенный его окриком, Тарас мгновенно исчез.

— Ну, Артем Сергеич, пошли!

Петр взял с полки револьвер и посмотрел в барабан.

— Шесть есть. Шесть упокойников к утру сделаю. Рано они меня отпевать собрались… Ну, пошли!

Он поглядел на Артема. Тот стоял спиной к печке. По смущенно-растерянному виду его Петр понял, что он и не собирался выходить из избы.

— Ты что же? Не слышишь?

Артем поежился плечами и отвел глаза в сторону.

— Мне… незачем…

Тогда Петр спросил тише:

— Не пойдешь? Нет? Ну…

Петр вскинул вверх руку, приготовившись повернуться на каблуках, но Артем перехватил его движение. Он вдруг бешено сверкнул глазами и схватился за зипун. Руки его дрожали, он спешил скорее закончить сборы и говорил часто-часто:

— Все равно. Я пойду. Погоди грозить! С твое-то в жизни видали… Алена, дай топор! Куда прешься, он под лавкой!

Петр был ошеломлен неожиданным переходом. Он глядел на Артема, и в груди его ширилось, перехлестывало стремительной волной радостное чувство дружбы, любви и восхищения перед этим замкнуто-темным, хорошим человеком.

К дому Тараса Артем с Петром пробежали задами. Перед избой стояла лошадь. Из открытых сеней пробивался рукав света, и в нем седым облаком клубилось избяное тепло.

Прежде чем войти в сени, Петр задержался и строго сказал Артему:

— Я — в избу, а ты отпрягай лошадь. Кто помешает, — бей в голову. Ну, иди!

В сенях он столкнулся с Гаврюшкой, тащившим из избы грузный мешок. Увидав Петра, Гаврюшка крякнул и уронил с плеч ношу.

— Ты… Что тебе надо?

Его глаза блуждали по фигуре Петра, словно он примеривался, как удобнее схватить его. Петр повертел перед носом отпрянувшего Гаврюшки револьвером и с сухим смехом сказал:

— Напрасно тепло из избы выпускаете. Тут люди ночевать будут. Заходи-ка.

Пока Гаврюшка тяжело повертывал свое огрузневшее от растерянности тело, Петр успел окинуть глазами сени: они были пусты, значит он смело может перешагнуть через порог избы. То, что увидел он здесь, превзошло всякие ожидания: пол был поднят, грязные доски стойком стояли у лавок; пыль хлопьями висела над столом, и сквозь эту пыль из-за досок мерцали три пары ребячьих глаз. И не успел Петр озлобленно подумать о «распоясавшихся кулаках», как перед ним выросла фигура Никишки, выскочившего из подпольного углубления — грязного, со съехавшей на сторону шапкой. Наткнувшись глазом на револьвер, Никишка подался взад, споткнулся на перекладину и неловко плюхнулся на мешки.

— Иль упал? — скривил прыгающие губы Петр. — Это бывает. Ну, что мы будем делать, господа Еруновы?

Он не забывал, что эти люди так дешево не сдадутся. В его положении было слабое место: если братья бросятся на него, он не посмеет в них стрелять, так как сзади них ребячьи глаза. Петр продвинулся к переднему углу: теперь ребята были в стороне от линии огня. И он машинально посмотрел на револьвер. Этого было вполне достаточно, чтоб упустить момент. Незаметно для него братья сумели переглянуться, и тотчас же Никишка переметнулся к двери, а Гаврюшка набросился на Петра.

Выстрел оглушил избу треском, визгом ребятишек, громом падающих досок. Не дорвавшись до Петра, Гаврюшка отшатнулся в сторону, перепрыгнул через препятствие и нырнул в дверь. Но в эту минуту в сенях загремел голос Артема:

— Стой, злая рота! Видишь? Сразу голову снесу! Замри! А в наружную дверь уж врывались, сбивая друг друга, Тарас, Митька и Пашка.

Уж после узнал Петр о том, что Никишка, выбежав из избы, подскочил к лошади, огрел ее кулаком, а сам бухнулся в сани. Лошадь рванулась вскачь, оборвала чересседелок и, не чувствуя на плечах тяжести, поскакала целиной к дому Ерунова. Растерявшийся Никишка выскочил из саней и тут натолкнулся на Митьку. Тот сбил его с ног, но не удержал. Никишка успел вскочить и бросился в сени, норовя скрыться через двор. Тут-то он и наткнулся на Артема. Братья были зажаты в кольцо и, потрясенные неудачей, покорно вошли в избу.

— А у тебя что за кукла? — спросил Петра расхрабрившийся Тарас.

Петр, кривя губы от боли, через силу усмехнулся:

— Угостили. Метили-то не сюда, да промазали.

Все в избе глянули на братьев, а Петр, не справившись с заткнувшим горло злом, вскочил и ткнул Гаврюшку револьвером в голову:

— Ты? Говори! Ну?

Гаврюшка, как лошадь, которую ударили по губам, вздернул вверх голову и раздрожал плечами. Потом одеревенело выговорил, не спуская глаз с револьвера:

— Я… ни при чем… Они…

Голова его деревянно качнулась в сторону Никишки. Тот вдруг вскочил на ноги и дико закричал:

— Что? Допрашиваешь? Кто ты такой? Храбер! Властью ворочаешь? Но и на тебя найдем управу! Пусти!

Он сделал шаг в сторону и натолкнулся на руку Петра.

— Нет, не пущу! Думаешь горлом отделаться? Я тебя…

Не владея собой, Петр отмахнул в сторону Тараса и вскинул револьвер к груди Никишки. Его сейчас же схватили за плечи, оттащили к печке. Артем говорил ему в ухо с испуганной требовательностью:

— Не дури. Они и так не уйдут. Успокойся, голова горячая…

Тогда раздался голос молчавшего Пашки Илюнцева:

— Канителиться нечего. Никишке надо на свое место. Покараульте его. Я сейчас лошадь запрягу, в волость его направлю.

Пашка окинул всех серым взглядом и сбил шапку на затылок. Этот беловолосый сухолицый человек, обычно нелюдимый, всегда удивлял Петра неожиданными выходками. Он не мог целиком полагаться на поддержку Пашки, но так всегда получалось, что Пашка скорее всех угадывал его мысли, и если что делал, то всегда у него получалось крепко, наверняка.

— А с этим что делать? — Петр поглядел на Пашку и указал на кипы мешков.

— С этим? — Пашка закрыл по-петушиному глаза и сейчас же раскрыл их во всю серую величину. — Запротоколить и отобрать. А Еруну награду в несколько сот рубликов. Мой сгад такой, а как вы решите — не знаю.

Эта мысль была поддержана всеми. И не успел Пашка