Некоронованные - Дмитрий Георгиевич Драгилев

берете окинул взглядом присутствующих, ища поддержки. – Кстати, слово «альфабет» попахивает арабскими террористами. Слышите дефис между аль и фа? Шутка. Я хотел сказать, что будущее мира в наше ярусное и каучуковое время победивших пластика, синтетики и липового аль, так сказать, труизма – за полиглотами и билингвалами. Простите, билингвами.

– Эх куда завернул, – возразил голос с места. – Какое время, яростное? Оно вроде бы вирусное. Только самые главные вирусы – желание отделиться и припасть к корням. Причем одно другому не противоречит. Тем более если древесному побегу кажется, что он намного древнее, что корень гнилой… при таком раскладе ты ему ничего не докажешь. Побег есть побег. Кто там анализировал слово «лучше»? На Западе – лучше, и данную избитую мысль пока толком никто не опроверг, недаром даже облака толпой, и не только они. Как бы мы ни старались. Так пусть Марево отделится, присоединится к Западу, что такого? Обеднеем? Оскудеет Марево лимитой, не учевшей – так даже не скажешь, то есть не принявшей во внимание тот факт, что у Марева есть свой язык, не учевшей и, разумеется, не учившей. Каталония тоже имеет право. И Шотландия. Проблема в другом. Встречаем по одежке, верно? Считываем все шифры по ней. Одежка универсальна, при известных раскладах подводит всех под один знаменатель. И формирует, и направляет, и превращает. Информация тоже формирует людей, определяет и бытие, и сознание, и несознанку. Деформирует. Да, нас с детства в один язык спеленали. Реже – в два. Но время бежит быстрее, чем петля на чулке. Хотя некоторым кажется, что стрелка на нем проворнее секундной. Да и скорость распространения информации бывает разной. И неизбывной. В примерах резвости…

Говоривший поднялся, и теперь можно было рассмотреть его слегка одутловатое лицо, редкие волосы и кремовую рубашку.

А, если рассуждать о тонкостях словесной игры, – продолжил он, – то я давно задаюсь вопросом, не являются ли информация и инфекция однокоренными словами. Однокорневыми. Кстати, что роднит ЧНИ и СМИ? Никогда не задумывались? Наши новости чересчур эфемерны, они расползаются по всем швам, пускают петли, согревают редко, и тепло это весьма относительное. И мы, в очередной раз убедившись, что тепловой эффект равен нулю, накидываем ЧНИ на заголовки новостей, заставляя пресловутые новости совершать разбойничьи нападения. Хотя, как выразилась тезка одного, мягко говоря, разбойника, язык ЧНИ сложен плохо, он сложнее языка басурманской трапезы.

Длинноволосый в долгу не остался:

– Уважаемый, к чему такой пафос? Новости рвутся? Куда они, простите, рвутся? На волю, в народ? Да, эфемерны, если назавтра устаревают. Впрочем, по швам рвутся не новости, а месседжи и толкования. А вот насчет пресловутых разбойничьих нападений… Послушал я вас, и возникло дежавюшное ощущение, я вспомнил сцены из Кестнера – из его «Фабиана». Небезызвестный роман… Но первым пиарщиком города Бровска был не какой-нибудь вдохновенный краевед-писатель, не ночной клуб типа заведения Роми Хааг в Западном Берлине, где Дэвид Боуи тусовался, и не присутствующая здесь компания, что ребрендинг затеяла. А высокочтимый Егор Степанович Бидно! Благородный разбойник. Выдвинувший, как известно, лозунг «Новодубровск – новодубровцам». Да, да, что вы на меня так смотрите? Его билингвальность состояла в употреблении и внедрении босяцкого языка – наряду с официальным – как языка межклассового дискурса. Поэтому долой СМИ и ЧНИ, да здравствует бесстрашное применение других трехзначных слов!

Выслушать новые аргументы у Пруденс не хватило терпения, она нервно взяла Биксина за локоть и увлекла в коридор:

– Очередной междусобойчик в разнобойчик?

– В разнобойчик, в разнобойчик, только не кипятись. – Биксин выразительно посмотрел на Настю.

– Кажется, Гегель сказал, что рваный чулок можно заштопать, но не рваное сознание. Кто этот тип и все остальные? Практиканты или по обмену? И где вы столько народа набрали? Приезжие? Вирус у ворот, за вирусом наверняка грядет еще какая-нибудь хрень, большими группами лучше не собираться, а тут на полную катушку ерунду обсуждают. Хотя этот мужик в кремовой рубашке, пожалуй, прав.

Биксин комментировал без эмоций:

– Мозговой штурм. Белый шум. Интершум. Понимай как хочешь. Разрабатываем эфирную сетку, состоящую из иммерсивных радиопьес. За ними – будущее. Новостное радио вообще теряет смысл во времена соцсетей. И всякого там твиттера-свитера.

– Слушай, Лера, ты хоть сам веришь в то, что говоришь? Какие пьесы в час ночи? Может, и разрабатываете, только очки не заработаете и никому не вотрете. Тьма на дворе, а когда рассветет, все равно не понадобятся. Премии эти ваши не понадобятся, статуэтки, слоны лучшему журналисту, розыгрыши. Хотя прежде всех остальных большие начальники друг друга заразят. Знаешь чем? Очередной агрессией. Науправлявшись с помощью дистанционок и удаленок. По селектору. Корабли-лазареты уже стоят на траверзе Нью-Йоркского порта, а другие корабли морским дном бредят. Как горло бритвою.

– Не сгущай краски, – щурился Биксин. – Мне по секрету донесли, что история с вирусом сильно раздута. Не история, а истерия. Вот тот чувак, вернувшийся из Германии, проболтался, что, например, немецкие верфи продолжают работу. Разные угловые шептуны пугают, конечно. Чешут языками про планы сильных мира сего по сокращению зоопарка. Но, извини, такую чушь я не могу уложить в своей башке. Мне легче поверить в господа бога, чем в существование мирового правительства. Давай-ка я тебе лучше покажу одну запись.

– Очередной раритет? Ты меня интригуешь. – Пруденс сверкнула глазами.

– Можно и так сказать. Эту запись я однажды сделал сам. Не выключил микрофон…

– Зачем? – Взгляд Пруденс стал жестким. В памяти всплыли старинные разговоры в курилке о телеметрии и далекоидущих планах переоборудования офиса в «умный дом». Биксин усмехнулся.

– Все принимают меры, – сказал он с раздражающим спокойствием. – Некоторые устанавливают камеры в туалете. Но сейчас это менее актуально, поскольку желающих сделать в туалете селфи – вагон и маленькая тележка. Согласись, мои труды – ерунда по сравнению…

– Но как ты мог…

– Пойдем, я тебе прокручу.

– Не хочу я ничего слушать!

– Перестань вредничать. И не смотри на меня так. Меня не в чем упрекнуть. Трек ценнейший. Исторический документ! Там вы все, точнее – мы все записаны. Старуха просила меня периодически делать выборочные проверки.

– Что-что? Не понимаю.

– Хивря Остаповна просила записывать разговоры. Зато теперь это – единственное, что не стерто. Ничего другого не осталось. Ни одной вашей передачи… А здесь мы все – и Юра, и Бен. Послушаешь и заодно сравнишь с теми, кого ты только что назвала проходимцами. Не думаю, что мы сильно отличаемся.

Преодолев три коридора, Биксин и Настя прошли в подсобку, до отказа заставленную аппаратурой. Потолок подпирали стеллажи. Валериану пришлось минут пять повозиться, прежде чем он нашел нужную запись и