Записки времён последней тирании. Роман - Екатерина Блынская

Особенно не украшало Кузю платье, как раз сделанное под стать красным льняным бинтам в которое она сегодня вырядилась.

– Наша – то шваброчка гляди как к Платохе прилипла? – кивнула подруга Инна Анжеле, когда в полусвет ресторана явилась Кузя со спутником.

– Да пусть развлекается. Это гадко, конечно, но всякую гадость можно пережить. – вздохнула Анжела и плеснула себе шампанского из бутылки.– Надо потерпеть. Есть ради чего!

– Лучше бы она вернулась к Дымникову.

– Вокруг Дымникова гора бабья. Он же сейчас заслуженный.

– Вот, когда- нибудь я тоже заслуженной стану.

Инна засмеялась. Платон услышал её смех и, повернув голову, встретился взглядом с Анжелой.

– Он меня увидел… – простонала Анжела. – Сегодня я напьюсь и наговорю ему всякого.

– Лучше не надо. Давай пей, но под моим присмотром. И вообще, я не верю, что раны могут так долго болеть. Да и какие там у тебя раны?

– Если это не укол трёхгранным штыком…

Платон отпустил Кузю и подошёл к столику, где сидели Анжела и Инна.

– А у меня сегодня жена возвращается домой.– сказал Платон.– Из Неаполя. Я поеду её встречать в два часа ночи… в аэропорт.

– Ммм… из Неаполя? На шопинг ездила? – спросила Инна отвлечённо.

– Дда… Каминский то пришёл? А то он всегда опаздывает…

– Да вон он уже возле Кузи.

– А… точно, точно…

Каминского трудно было не заметить. Он всегда ходил в красном свитере и в этом желании краснеть и выделяться напоминал лихого деревенского парня, недавно оказавшегося в городе.

– Дурак красному рад.– отрезал Платон, увидав Каминского у стойки бара.

На самом деле Каминский происходил из семьи номенклатурщиков и с детства ни в чём не нуждался.

Ему отчаянно нравилась Анжела, но он её раздражал.

Платон напрягался при виде Каминского и у него сжимались кулаки.

– Если этот… подойдёт, я дам ему по морде. – сказал он сразу, как увидал издалека длинную фигуру Каминского.

Лицо поэта всегда украшала улыбка, отчего Кузя за глаза называла его Гуимпленом.

Это бы не понравилось Каминскому ни при каких раскладах.

– А ну, налейте мне водки.– приказал Платон.

– Ты же за рулём.– улыбнулась Анжела.– И потом, мы пьём шампанское.

– Мне плевать.

– Послушай, но тебе же ехать за Тамарой!

Платон и слышать ничего не хотел. Он хотел крови и алкоголя. Или того и другого, но в другой последовательности.

***

Лениво поднявшись с ложа, Анжела потащилась навстречу звуку звонка домофона.

– Кого принесло? – прохрипела Платон ей вслед.

– Это Тамара.– отозвалась Анжела.– Твоя жена.

– Сколько времени? Где я?

Пока Тамара поднималась на лифте, Анжела бросила Платону одежду на постель.

– Вот мы и доигрались. Ты помнишь, что вчера сделал с Каминским?

– Нет.– замотал головою Платон.

– Ты был ретиарием и кричал, что поймаешь его, как рыбу. Снял скатерть со стола и ловил его по ресторану.

Платон закрыл глаза руками.

– Я идиот.

– Я бы сказала больше.

Анжела накинула халатик, выгодно оттеняющий её смуглую кожу и быстро заплела косу. Тамара уже стучала в дверь.

– Не тебя! Не тебя надо бить! Его! – закричала она с порога и жирные щёчки её затряслись, краснея на глазах.

Платон, помятый, с огромным следом на щеке от сладкого сна и жёсткой подушки, вышел из спальни.

– Приветствую… – он « отдал честь» ладошкой.

Цезия Третья похорошела за время отдыха и была одета с иголочки.

– Вива сказала, что ты домой не приходил.

– Нет, не приходил сегодня. – подтвердил Платон.

– Он тут ночевал… – сказала Анжела.

Цезия Третья упёрла руки в боки.

– Я что, дура? Думаешь, не вижу?

– Тамара, едем уже.– растерянно сказал Платон и обернулся к Анжеле.– Я опоздаю на репетицию. Но ненадолго. Мне нужно заскочить в одно место.

– Хорошо.– кивнула Анжела.

Платон послушно поплёлся за тяжеловесной Тамарой.

Они спустились вниз, не говоря друг другу ни слова и только в машине Платон спросил :

– Вива знает, что наш брак на ладан дышит?

– Знает… – вздохнула Цезия Третья.– Я ей сказала, что ты козёл.

– А зачем? Мудрая мать?

– Чтобы тебе было стыдно! Козлу!

– А это ничего, что я, как бы, выполняю все свои супружеские обязанности… и всё такое…

– Всё такое. Поехали!!! Всё такое!!!

Подбородки Цезии затряслись. Новый льняной костюм, плотно охватывающий её выдающийся живот натянулся от булькающего смеха. Из головы полезли горгонические змеи.

Платон замер.

– А… это что у тебя… что у тебя? – спросил он речитативом.– Что у тебя?

– Что, Платон? – испугалась Цезия Третья.

Платон стал отмахиваться от Цезии, расплывающейся в бесформенную жирную каракатицу.

Он затрясся, вжал голову в плечи и схватился обеими руками за руль.

– Отпусти меня! Отпусти, пожалуйста! – крикнул он.

– Идиот! Что вы там употребляли!

Цезия Третья испугалась ещё больше. Она выпрыгнула из машины, с яростью ударила босоножкой по колесу и ушла в сторону проспекта ловить такси.

Платон выдохнул.

Змеи и каракатицы пропали. Впереди, за лобовым стеклом на арке Императора Тита сидели два стервятника и тёрлись красными шеями друг о друга. За аркой, пинии, покрытые зеленцой первой листвы, как нежным загаром, в рассветных лучах солнца, выстроились идеальной перспективой, чтобы слиться в один зелёный пролесок за садами Марциала.

– Горе сабинянкам, Рэма сыны взнуздали своих жеребцов крутолобых… – прошептал Платон и выехал с парковки.

***

Платон боялся ехать домой, поэтому поехал к Кузе, на Бауманскую.

Он очень ожидал застать её одну, но дверь открыл какой -то кудрявый молодец в полотенце, едва держащемся на чреслах.

– Елена Дмитриевна дома? – спросил Платон, задыхаясь и, не дождавшись ответа, отодвинул молодца, как статую, перекрестил ларарий и вбежал в спальню Кузи

Та уже не спала, а так – же неоригинально завёрнутая в полотенце, над которым вилась вытатуированная на левой груди надпись: «Узус эст оптимус магистер», сидела среди разобранной постели с круассаном в руке.

Перед Кузей на овальном подносе стояла чашечка на блюдце, её любимая чашечка из кузнецовского фарфора, зелёная, с волнистыми краями.

– А! – подняла руку с круассаном Кузя и с него полетели тонкие лепестки теста.– Иди, иди как сюда! Дима! Сделай Платону латте!

Молодец, названный Димой, не изменив мраморного выражения лица, кивнул и исчез на кухне.

– Ну? – улыбнулась Кузя, когда Платон сел на край кровати.– Чего ты притащился сюда в такую рань? Опохмелиться?

– Ты же знаешь, что я не пью… с утра…

– А… да? Уже не пьёшь? Завязал?

– Давно уже.

– Ну а то, что ты вчера устроил у Каминского, что?

– А что я устроил? – чистосердечно спросил Платон.– Что- нибудь страшное?

Кузя пристально взглянула на Платона, сощурив глаза.

– Ты вместе с Каминским бил о голову бутылки. Ты поспорил с ним, что разобьёшь одну… А он сейчас в больнице, из- за тебя, с сотрясением мозга. А потом ты хотел замотать его в скатерть!

– Как так? От удара бутылкой?

Платон захохотал, ощупывая голову. Да, на макушке вылезла шишка. Хорошо, что он был не лысым!

– От удара хрустальным графином. – недовольно произнесла Кузя и откусила круассан.– У него же всё глобально, ты понимаешь? Бутылки не для него.

Платон сел возле постели Кузи. Наконец, молодец принёс поднос с чашкой и круассанами.

– А это что за шевалье Дарсини? Что за морда? – спросил Платон в упор, кивнув на парня.

Кузя засмеялась.

– О! Ну ты, виконт Де Вальмон! Ты сейчас другую роль играешь. Вызернись!

– Я не могу вызерниться. Я и виконт, и Нерон…

Молодец уже оделся, и из прихожей крикнул:

– В Баулах! В третий день Малых Квинкватрий!

– Благослови тебя Юпитер Высоколобый, милый мальчик. Договорились.

Дверь щёлкнула затвором. Кузя протянула руку.

– У меня нет для тебя тессер и ассов, но есть приглашение выпить и полежать рядом. Будешь «Хенесси»?

– Чёрт с тобой, матрона! Буду.

– Тогда сходи за ним сам, пока я наряжусь.

– Елена Дмитриевна, давайте заканчивать уже с этим римским карнавалом… – застонал Платон, отодвигая ногой поднос.

– Мы ещё не начинали! – торжественно сказала Кузя.– А этот мальчик! Этот мальчик – твоя смена!

Последнюю фразу Кузя не произнесла.