Записки времён последней тирании. Роман - Екатерина Блынская

– Приходи, когда захочешь. Мне можно принимать тех, кто мне по сердцу, а Нерон не будет препятствовать.

Гектор тоже улыбнулся, блеснув молодыми зубами из под курчавых усов.

– Он дал тебе свободу. А мне даровал жизнь… Будем же ему благодарны.

11

Три дня Платон не был дома. Клятая Цезия Третья уехала к матери и увезла с собой Виву.

Когда он вернулся, в шкафу только подрагивали пустые деревянные плечики.

Платон плюнул и лёг спать, надеясь выспаться. На следующий день нужно было собираться на гастроли, в Австрию.

Там уже отпустило бы, но всё так – же, не насовсем. Вива теперь всё знает, Цезия Третья тут совершила ошибку, понарассказывала бог весть что.

Платон лежал в пустой кровати и смотрел на лепнину потолка. Слева настойчиво мигал зелёным оком кондиционер, всасывающий московский вечерний зной, густой и тягучий разогретый воздух.

Платон набрал Анжеле.

– Анжела… ты как?

– Глажу костюмы.

– Ты уже готова?

– Да… Только не могу найти свой электронный переводчик.

– Зачем он тебе?

– Зачем, зачем? По магазам ходить.

– Плюнь… мы же не в совке, что там есть такого, чего сейчас нет у нас?

Анжела раздражённо ответила:

– Послушай, Платон, если ты только за этим позвонил, то мне некогда…

– Нет, не за этим.

– Тогда езжай ко мне.

– Сейчас, я подожду, когда движение схлынет и приеду.

– Давай.

Анжела положила трубку.

Она была почти что счастлива в те моменты, когда у Платона возникала в ней нужда.

А теперь, в такой непростой момент он, конечно, обязательно приедет.

Спрятав гладильную доску и утюг, Анжела быстро перестелила постель, побежала к холодильнику и выудила из промороженной морозилки куриные ноги.

– Да, да… это вам не фуа – гра, это вам куролапки с гормонами.

Анжела бросила куриные ноги размораживаться в кипяток, и после короткого всплеска волнения, связанного с ожиданием Платона, выкурив сигарету, села краситься.

Уже много лет она ждала, когда Платон приедет и останется навсегда. Этому препятствовали обстоятельства. Всегда препятствовали. Это были другие люди, дела, работа, развлечения. Набор очень стандартный и совсем плоский. Как сама жизнь. Тут она мечтала о другом. О признании, о путешествиях, наконец, о любви. Ничего из этого не случилось.

Впрочем, этого добра никогда не добудешь в большом городе, если ты приехал побеждать.

Побеждающим нужно одно, а делают они совсем другое.

Анжела хорошо помнила, как решилась поступить в театральный и обосновалась в тесной комнатушке на окраине Москвы с ещё двумя подругами. Те поступали в обычные, нетворческие ВУЗы, и часто приходили пьяные от счастья.

– Мы в Москвее! – орали они с балкона второго этажа, прикрытого снизу кусками жёлтого, выеденного солнцем стеклопластика.

– Урра! Вместе мы сила!

Как только у каждой из них появился парень, сила разошлась. Нужно было как – то оправдывать раскол и они разъехались по разным жилищам. Анжела поступала всё лето. Проходила многочисленные туры в многочисленные училища. И, наконец, прошла в одно из них.

Преподаватель соблазнился на её роскошные волосы, тяжёлые и гладкие, падающие на возвышенную тюльпаноподобную грудь.

А самое главное, Анжела исполнила песню на последнем туре, развратно усевшись на стуле и это решило её судьбу.

Её зачислили на курс.

Там она и познакомилась с Платоном, с которым переспала вся женская половина курса уже к исходу первого семестра.

Одна Анжела не подпускала его к себе, помня о материных словах:

– В подол поймать легко, тяжело избавиться.

Наверное, этот страх и не дал возможности серъезно сблизиться с Платоном.

Зато начался бурный роман с преподавателем сцендвижения Аркадием Олеговичем, длинным и весёлым бородатым дядюшкой сорока пяти лет.

Подол Анжелы отяжелялся и облегчался из-за него три раза, пока она приспособилась, наконец, не беременеть.

Анжела переехала из коммуналки в чистую однокомнатную квартирку в центре, в трёх улицах от семейного гнезда Аркадия. И ему и ей было удобно. Анжеле, правда, в новинку была такая жизнь. Утренний кофе, мужская рубашка на голое тело и храпящий человек в постели, от которого нельзя убежать. Любовь? Умерла вместе с честью.

Всё стало бесчестным и смешным, всё обесценилось разом. И обещания, и надежды, и прелесть первых объятий, осторожных, волнующих, скованных.

– Ты поддень подштанники, сегодня минус двадцать три!

– А чего это у нас за прыщики по всей мордахе? Месячные скоро?

– Послушай, ну почему ты не купила таблетки, хочешь залететь? Мне третий ребёнок не нужен!

И так хотелось сказать ему:

– Ты мне не папа!

Но Анжела молчала…

Сейчас вспоминать это было забавно. Какая же она была тогда дура!

Вот поэтому, на выпускном, когда Платон взял её на руки и понёс за занавес, на кофры с чеховскими платьями, за декорации дворянской усадьбы, где так обыкновенно и многажды проживаемы были жизни трепетных героинь, королев наива, тупых ограниченных девичьих тварей, у которых в арсенале обольщения только « Пфуй!» « Фи!» и « Помилуйте, милостивый государь!», тогда она без малейшего зазрения совести изменила Аркадию Олеговичу… И правильно сделала…

– Даа… сейчас нашему сыну было бы уже двадцать. Вернулся бы из армии уже… – вздохнула Анжела, переворачивая куриные ноги на шипящей сковородке и щурясь… Масло любило попадать ей в глаза…

***

– Поверь, для меня не существует любви! Потому что нет доверия! Доверие величина невосстановимая, она утрачивается один раз и навсегда. А если человек любит, он вынужден доверяться! Он сам на себе рубашку, да что рубашку, кожу рвёт. И видны кости, и видны все сплетения вен, все сухожилия, все мышцы! Зачем мне становиться калекой, подставлять всё это, скажи? Тут так получилось, так вышло, что я подставился. И это не в первый раз. Это оттого, что я расслабился. Я просто устал и расслабился.

– Ты мог бы мне доверять. Ты знаешь, что я тебе свои кости и кровь, всё остальное давно отдала.

– Вот я и не понимаю за что! Зачем, нафига мне вообще это? Ты же знала прекрасно, что мы в одной постели не проснёмся никогда. Что у тебя есть твои там друзья, обожатели, эти старые козлы… Посмотри, как они на тебя смотрят! Они тебя едят, жрут глазами!

– Ты преувеличиваешь.

– Нет! Я тебе говорю, как есть!

– Это раньше так было. А теперь я всё, списанная.

– Вот глупая девчонка! Ты не понимаешь… Нет, ты не понимаешь мужчин! Ты знай одно, когда они стареют, не показывают вид и стареют, и пялятся на молодых тёлок, на их задницы, на их сиськи, на всё вот это вот… это для чего? Они же для этих тёлок учителя! Менторы! Они своими опущенными телесами уже не заинтересуют ровесниц, которые умные, самодостаточные, чёткие бабы. Вот попробуй тебя возьми так… как любую из тёлок.

– Эээ… Платон… Чтобы взять крепость одной силы мало.

– Вот! А у них сил кот наплакал. И лень. Послушай, заводи давай кальян, я не могу, эта моя жена высосала мне мозг сегодня.

Платон и Анжела лежали посреди комнаты на ковре и курили. Облака душистого дыма уносило в окно.

– Хорошая « таджичка»… Я сейчас вижу, что у тебя ноги покрываются чешуёй… блин… Анжела, ты здесь?

– Здесь…

– У тебя гречка есть?

– Есть…

– Слушай, пойдём поедим, а? Только по стене…

– Что по стене?

– Смотри, там зебра на стене, пойди по зебре, а то нас собьют.

– Ты сошёл с ума.

– Блииин… какие яблоки блин…

Платон закрыл лицо ладонями и покатился по ковру.

– Как это прекратить… ты зачем маму закапываешь?

Анжела, в одной шёлковой ночнушке, села напротив Платона на ковёр.

– Я сейчас пойду сделаю тебе крепкий чай с лимоном… Может, поможет… Меня так не рубит, как тебя… А куда я её закапываю?

– В паззлы…

– Платон… ты как маленький… Вставай, вставай… всё… Тебе нельзя курить. У тебя приход какой- то нестандарстный. Пойдём есть гречку.

***

Посреди Города росли круглые пинии. Он точно это знал. Они повернулись в ту сторону, куда дул северный ветер по утрам