Некоронованные - Дмитрий Георгиевич Драгилев

у государства денег нет, потому они у нас и просят. Клянчат. Ведь если трезво рассудить, когда нет нужды и миллионы имеются, отчего бы не позволить пользоваться бесплатно или по минимальным расценкам? Как это произошло с общественным транспортом в одном из городов. Моя домоуправша вообще ведет себя по-варварски. Форменная Баба-яга, Варвара Плющ из «Бриллиантовой» отдыхает. Но это опять же отдельная история. Рубидий Рябчиков тоже допек. Сколько можно мириться с его дешевыми выкладками, всеми этими попытками сделать из меня ламентирующего донжуана! Каждая женщина, как драгоценный камень, светится своими гранями. Попробуйте отказать себе в удовольствии восхищаться ими. А Рябой шумит о том, что я охоч до самовлюбленных недоступных красавиц и падок на льстивых неустроенных мелких хищниц. Впрочем, если руководствоваться подрывными идеями нашего Радия, других женщин в природе не существует.

– Чем меня поучать и прекрасный пол пескоструить, ты бы лучше вспомнил героинь Цвейга. Или Паустовского. Кстати, знаешь, что Паустовский больше всего ценил в людях? Деликатность!

– Ну это немыслимые примеры. И устаревшие категории! – воскликнул элемент менделеевской таблицы.

– Тогда сообщу тебе, друже, – тут я решил поднажать, – что на углу Кудама, возле Аденауэрплац, появились новые камни преткновения. Аж четыре сразу. И все посвящены женщинам, которых забрали в течение двух лет и отправили в разные лагеря, включая Освенцим.

– Лучше об этом не думать.

– Как не думать?

– Пусть думают те, кто виноват. Иначе можно офонареть. – Рябчиков опять стал вещать широкими фразами. – Франкистов, например, до сих пор под суд не отдали. Амнистия у них и все такое. Аргентина запрос сделала, а Испания плевать хотела. Но, старая вешалка, не увиливай. – Рябой недовольно вздохнул. – Волочиться за женщинами уже не модно.

– Ну ты даешь. – Я почти смирился с тем, что моя попытка увести разговор в другую сторону сорвалась, однако это было чересчур. – Неужто ты изменил молчаливому гитаросексуальному большинству?

Рябой почесал репу, сделал глубокомысленную паузу и выплыл тихо, бикушно, масленым голоском:

– На днях в парикмахерскую захожу. Клиент цирюльника целует в губы. И мне на секунду даже как-то неловко стало, будто не они, а мы в меньшинстве. Хотя мы, большевики, не имеем права быть в меньшинстве. Титул не позволяет.

– Нашел за чем следить. Кислицын вот заприметил одну официанточку, как она ходит, нет, как она плывет между столиками.

– И как плывет?

– Шикарно. Одно загляденье. Круче, чем на подиуме.

– Да все они шикарно ходят, – отвел Рябой мои доводы. – Дисморфофобией никто не страдает. Чувиха с самой парадоксальной фигурой, жирная, толстоногая, обязательно наденет тесные тряпки.

– А ты сам, случайно, не обделен?

– Чем? Категоричной прочностью ка… – Рябчиков чихнул, – пардон, капролактама?

– Да, да, дамами в капри, до, во время и после лактации. Женским вниманием.

– Не пытайся подражать старшим в тонкости формулировок. В точности. – Приятель опять зашелся сардоническим смехом. И потянулся к пачке с сигаретами.

– Это кто здесь старший, ты, что ли?

– Я, конечно, – уверенно загудел Рубидий. – У нас разница с тобой в девять месяцев. Вечность целая. Забыл? А за девять месяцев, как ты знаешь, зарождается жизнь. Так что, считай, целый год промеж нас, коллега, Павел Андреич. Товарищ Дутц. Но как ты любишь выражаться, не суть. Я просто иногда задаюсь вопросом: кто мог приехать за границу? Только те, что с железной хваткой. Самые пронырливые. Вот они жалуются, что хотели бы видеть мужчин сильными, а ведь задавят любого. И самое лучшее, что им при этом приходит в голову, – это делать деньги на детях…

Сделав столь дурацкое заявление, Рябчиков споткнулся. Не знаю, потерял ли он тогда нить беседы или в самом деле был озабочен чем-то своим, так быстро и внезапно Кудкудах замолчал. Мои мысли тоже изменили траекторию. В памяти проступила картинка одного странного вечера. Рябой в пивной водку заказывал, сидел с какой-то кралей, которую прямо в метро подцепил, потом меня по телефону вызвал, убого оправдываясь. Дескать, требуется мое присутствие. Срочно нужен. А знакомство с дамами в транспорте соответствует опять-таки моим девизам, советам и представлениям. Когда я приехал в кабак, Рубидий был пьян изрядно, краля, как водится, быстро свалила, счет принесли потом из трех цифр, я ему одолжил. Правда, мне тоже несколько стопок перепало: уснул в трамвае на обратном пути, проехал свою остановку. На конечной меня разбудил вагоновожатый.

– Извини, мне нужно подписать парочку новогодних карточек, – послышалось из компьютера.

В находчивости и фантазии Рябчикову не откажешь, но такой пассаж мне показался слишком водевильным.

– Вау! Ты все еще открытками пользуешься? Тогда позволь спросить: кого и с каким новым годом ты собираешься поздравлять? Китайский уже прошел, до навруза время есть, а до еврейского вообще несколько верст с гаком. Тем более – до легкопарого Сильвестра, парного и банного.

– Вот именно. Мне будет некогда потом. Готовь сани летом. Да и почта плохо работает. Посылок месяцами приходится ждать. Хотя идиотский праздник. Иду на поводу, подчиняюсь насилию. Отмечали бы Йоль, я бы как-то понял, а так…

В вышеупомянутых пунктах трудно препираться с Рубидием.

ПРИВЕТЫ ОТ ПЕЧКИНА

Почтовые ящики в Тевтонии служат в основном для доставки официальных дружеских приветов от различных инстанций и присутственных мест. Из конвертов сыплются труднорастворимые фразы, в которых спрятан сухой спирт угроз, претензий и подозрений, требования платежей или напоминания о неуплате. Конечно, иногда случается, что и какой-нибудь сваливший на родину Рябой с готовностью шлет тебе бандероль. Когда это произошло у нас с Рябчиковым, процесс доставки был возможен и близок: адресат, то есть я, находился дома, карантином пока на пахло, но DHL решил в близкий контакт с клиентом не вступать. Вместо пакета я получил лишь уведомление о своем отсутствии, дескать, не был обнаружен курьером. По сей причине посылку поместили в условное хранилище, на полки некоего бакалейного магазинчика, из разряда тех, что держат выходцы из третьих стран. Магазинчик числится «почтовым отделением» и даже снабжен в этой связи порядковым номером. Самое смешное, что немецкая почта уже давно отказалась от настоящих филиалов и декларирует почтовые услуги как добавочную нагрузку к деятельности так называемого Почтового банка. Каковой – в момент своего создания, пришедшийся на рассветные часы XXI века, – казался мне лишь жанром прикладным. То есть все произошло «с точностью до наоборот». Ведь нынче, приходя под желтый козырек с почтовым рожком, всякий раз слышишь, что, дескать, ты попал в банк, который «делает одолжение», если принимает и выдает посылки и проч. Дабы соблюсти фасон, обеспечить удобство, процессы и охват страждущих, новые функции были приданы разным магазинам – от канцтоваров до газетно-журнальных: им делегировали полномочия. Но спрашивать не с