Базельские колокола - Луи Арагон

— До свиданья, господин аббат, — сказал Гюи, появляясь в коридоре.

Гюи был очень доволен, что едет в Неттанкур, но он не любил попов.

XI

— Садись сюда вот, возьми папиросу… в красной коробке… и выкладывай.

Жорж был у Виснера. Он хотел знать, насколько ещё можно на него рассчитывать, и потом надо же было рассказать, как его принял капитан де Сабран. С этого он и начал.

— Так, — сказал Виснер, — этого следовало ожидать. Их честь недорого стоит. Но я думаю, что ты мне рассказываешь этот анекдот не для того, чтобы изложить свою точку зрения на аристократию и армию. Сколько я тебе одолжил для молодого Сабрана?

— Семьдесят пять.

— А он тебе должен полтораста? Обычно ты мне не признавался в такой большой разнице.

— Надо же жить.

— В общем, дражайший, они правы. Это ростовщичество. Я спрошу с тебя сто тысяч, как было условлено. Такова коммерция.

— Кажется, ты меня не совсем понял…

— Как же, как же, сынок! Ты собираешься замотать эти деньги, или ты просишь рассрочки?

Виснер был ещё благодушнее, чем обычно. Жорж сжал зубы, но ответил не без весёлости:

— Я не прошу рассрочки ни на эту сумму, ни вообще. Я объявляю себя банкротом.

Виснер с интересом посмотрел на него:

— Ах, вот что? Ты мне дорого станешь. А что ты мне дашь взамен?

— Жену, — ответил Брюнель.

— Вот нахальство! Во-первых, твоя жена уже всё равно моя, а во-вторых, она — уже всё равно не твоя!

Жорж поморщился. В сущности во всём деле это его задело сильнее всего. Он Диану по-своему любил.

— Может быть, — негромко прошипел он, — но следует рассматривать операцию в целом. Тебе — Диана, мне — деньги. Мы делим доходы и расходы.

— Мой милый Жорж, я не сомневаюсь, что мы бы пришли к какому-то соглашению, но мне кажется, что ты неверно понимаешь это дело, неверно, так сказать, с юридической точки зрения. Не забывай, что я не был твоим компаньоном, а был только вкладчиком. Не спорь! Я никогда не совал своего носа в твою бухгалтерию, я тебе давал деньги, а ты ими распоряжался как хотел. Заметь, что я вполне мог бы утверждать, что ничего не знал о характере твоих операций, поскольку я фактически в подробности не входил. То, что ты мне о них рассказывал, ты рассказывал приятелю, а не вкладчику в дело, который мог отнестись к этим незаконным операциям только отрицательно. Да ты не махай руками! Я тебя упрекаю за твои делишки не с моральной точки зрения. Но я, признаюсь, понять не могу, как ты мог пустить в обращение объявление с твоим именем и адресом. Это, голубчик мой, бездарно!

— Мне нужно было иметь где-то контору, а в нашем деле нельзя работать под чужой фамилией или через посредника, это рискованно.

— Мне этого говорить не приходится! Ты меня положительно обезоруживаешь. Словом, ты сам знаешь, во сколько это обошлось тебе и мне…

— Ну, это ты преувеличиваешь. В общем, ты не в убытке…

— Это моё личное дело. К тому же у меня большие издержки.

Это выражение, должно быть, напомнило им какой-то хороший анекдот, потому что оба начали гоготать, хлопая себя по ляжкам.

— Без шуток, — продолжал Брюнель, — с Дианой у тебя остаются Неттанкур, особняк на улице д’Оффемон, драгоценности и кое-какая мелочь…

— Всё это личная собственность Дианы…

— Да, она тоже это говорит. Но так как тебе остаётся Диана…

— Это ты так думаешь. Но для этого ей нужно дать развод.

— Зачем же я, по-твоему, пришёл?

В глубине души Виснер всегда питал слабость к этому прохвосту Брюнелю. Так вот, значит, что он пришёл ему предложить? Ловко! В сущности Виснер не рассчитывал заработать на этом деле. Счёт Брюнеля был для него сущим пустяком — да, кстати, он и не потерял на нём. Он не собирался жениться на Диане. Сколько уже лет он живёт с ней? Лучше не считать, а то начинаешь чувствовать себя стариком.

— Кроме того, я могу тебе предложить ещё одно дело: если хочешь вложить деньги, то имей в виду, что у меня на руках есть несколько интересных векселей… с политической точки зрения… я мог бы открыть контору в Ницце. Близость Монте-Карло…

Виснер прервал его:

— Нет, Жорж, чего ты никогда не мог понять, это что если кончено, то кончено. Моё положение не позволяет мне финансировать человека, который совершил столь крупные проступки… Пойми, голубчик, что в настоящий момент мне необходимы все мои деньги, чтобы поддержать Францию в замечательных начинаниях в Марокко…

Жорж посмотрел на него — не шутит ли он? Он был серьёзен, как папа римский. Да, Виснер считал, что в сущности такие люди, как он, Виснер, должны когда-нибудь отказаться от своей личной линии и, играя на руку государству, отдать на общественное благо свои до сих пор недисциплинированные силы… Жорж был настолько поражён, что даже не стал прерывать его.

— Ты пойми, дорогой: я не верю во всякую белиберду и бутафорию, которая действует на массы… Когда я говорю «Франция», — я имею в виду нас, некоторую группу с общими интересами. Но это не меняет дела, следует только запомнить это, как правило игры. Факт тот, что мы сейчас превращаем дикий, ничего не производящий край в маленький земной рай. Интересно будет прогуляться там лет через десять — пятнадцать, если нам позволят почки. Да, я собираюсь съездить полечиться в Контрексвиль, — Томсон 42 тоже туда едет. Как-никак, увлекательнее финансировать такое предприятие, чем играть в твои стопроцентные штучки с молодчиками вроде этого Сабрана, который возьмёт да и испортит всё дело, оттого что ему вздумалось пустить себе пулю в лоб! В моей игре таких Сабранов — сотни, это пешки в партии поинтереснее твоей, и если они по дороге гибнут, то хоть не зря. Умереть на поле брани почётней, чем покончить с собой. Останутся после них прекрасная колония, рудники, поля, города, гавани, шоссе, железные дороги.

— Если вам их оставят. Судя по газетам — дела идут неважно.

— Инциденты в Феце? Да, но теперь мы послали туда человека, дорогой мой Жорж, который живо всё наладит. Лиотэ. Ты знаешь Лиотэ?

— Мой шурин отбывал воинскую повинность в Алансоне в четырнадцатом гусарском полку, которым командовал Лиотэ. А кузен Эмиль встречался с ним на Мадагаскаре. Он о нём такие штуки рассказывает, о твоём великом человеке!..

— Знаю, знаю. Но пока что, с тех пор как он там, акции подымаются. Проблемам нет конца. Мулей-Хафид, султан, подставляет